Ахилла

Антисемитизм, в поддержку ХАМАСА, во многих странах сегодня вспучился и кишит, как опарыши в выгребной яме. Он, разумеется, никогда не умирал, но в определенные моменты истории активизируется сдержанными, а то и безудержными Холокостами.

В убийстве отца Александра Меня тоже проявилась юдофобская лепта. Если не главная, указующая. Он это видел и за два дня до своей гибели в интервью испанской журналистке Пилар Бонет сказал: «Произошло соединение русского фашизма с русским клерикализмом и ностальгией церковной».

Произошло и по сю пору не исчезло. Любая национальная вера, окрашенная патриотизмом, оскоплена изначально и тысячелетия подряд изничтожает иноплеменников.

Приведу характерный эпизод из своей книги об отце Александре Мене «Ангел-чернорабочий».

В бумагах моих сохранилось несколько листочков, на которых внятным карандашом записал я то бурное приходское собрание в Сретенском храме — первое после смерти отца Александра. Оно дважды откладывалось и наконец состоялось 3 февраля 1991 года. Предполагалось заслушать отчет старосты, переизбрать приходской совет и ревизионную комиссию — их срок кончился, а также обсудить планы на ближайшее будущее. Денек обещал быть горячим. Вдоль всей дороги — от автобусной остановки до храма — на дверях магазина, на колодце, на деревьях прикноплены листы бумаги, на которых корявыми буквами выведено (привожу в буквальном воспроизведении): «ВСЕ НА СХОД К 1 ЧАСУ ДНЯ В ЦЕРКОВЬ 3 ФЕВРАЛЯ ВОСКРЕСЕНИЕ МОСКОВСКИИ ПРИХАЖАНИ ЗАНИМАЮТ ХРАМ Н ДЕРЕВНИ». Воззвание устрашало, как штык, нацеленный в самое сердце: новодеревенский приход на 90% состоит из москвичей.

Позорные эксцессы случались и при жизни батюшки. Иной раз приходилось слышать: «Евреи! Причащаются сколько хотят!!!» Ругань исходила от нескольких пожилых женщин, одна из которых пела на клиросе. Всех москвичей поголовно они считали евреями. Все-таки две-три на большой приход — это немного и даже нормально, если забыть, что Божий храм не Государственная дума, и приходское собрание не партийная конференция.

Отец Александр основал при храме большую библиотеку. Она помещалась перед его кабинетом. «Книги занимают много места! Выкинуть их! Раздор только вносят». — «Туристов надо запретить, приезжают на могилу Меня, мы молимся, а они под окнами толкутся, мешают».

Эти речи ползут из свечного ящика, которым заправляет суровая Валентина. Поставленная на приход райисполкомом, она сколотила вокруг себя боевую команду энергичных женщин, которые и матюгом могли пустить во время службы. Она их ввела в двадцатку, хотя в храме они бывают редко. Старухи-антисемитки — тоже из ее окружения.

Соблазнительное это место — свечной ящик. Через него текут деньги верующих… А куда притекают? В высокие инстанции? В «Фонд мира», работающий на войну?

И вот мы, большинство прихожан, обеспокоенные открытым хамством и финансовой неясностью, решили переизбрать совет прихода. Заранее, чуть ли не за месяц, подали письменные заявления о том, чтобы нас считали членами общины Сретенского храма, где почти все крестились и окормлялись многие годы. Из прихожан, подавших заявления — а их было сто пятьдесят, — мы хотели выбрать приходской совет, председателя, его помощника и казначея. Дело, казалось бы, простое и, по перестроечному времени, осуществимое.

После службы, в 12 часов, в храме расставили лавки, и тотчас первые ряды оседлали воинственно настроенные женщины; многих мы видели впервые. К двум часам храм был полон. Реплики из рядов разрывались с силой шрапнели:

— Ишь, что творят! На клирос прут, а наших нет, все евреи — вперед поперли.

— Хозяева… Копейки не вложили, а ходют сюда… Привыкли грабить. Мы здесь по сто лет живем.

— Наши сидят рядком, а эти все вперед выперлись. Господи, помоги нам, истинным христианам. Евреи, они же наглые. Нация такая наглая. Иудушки. Они везде восстания делают.

Это были голоса одних и тех же женщин. Особенно старалась сидевшая впереди меня, не знавшая, как звать ни настоятеля, ни второго священника, ни старосту. Она обращалась к соседке:

— А этот кто?

— Наш батюшка.

— Как звать?

— Иваном.

— А второй?

— Владимир.

— Оба молодые. А этот на еврея похож.

— Русский он.

— А борода черная.

Я спросил ее:

— Вы, наверное, не из нашего прихода?

— Чего глаза выпучил? Не вашего, не вашего, меня в твою синагогу не заманишь.

Не обошлось среди них и без ссоры:

— Куда села! Здесь Валькино место.

Соседка подтвердила, припечатав:

— Здесь попочетнее сидят!

Занявшая не свое место обиделась:

— Не лайте, придет Валя, я встану.

За нее заступились:

— Чего накинулись? Это ж наша.

Все это говорилось так устрашающе громко, что хотелось зажмуриться, как от дыма, режущего глаза. Мы пытались их урезонить, но только подливали масла в огонь… Было совершенно непонятно, почему священники не выведут их или хотя бы не пристыдят. Возмутился лишь один человек, представитель райисполкома:

— Что вы хулиганите! Сюда бы милиционера!

Кто позвал их? Кто обещал им безнаказанность? Не верится, что они знали о попустительстве священников. Не верится, что такое могло происходить в храме, где 20 лет проповедовал отец Александр. Впрочем, надо ли особенно организовывать ярость людей, не умеющих отличить правой руки от левой? Брось только спичку — полыхнет, как стог сена.

Собрание открылось общей молитвой, после чего отец Зиновий — благочинный нашего района — предложил выбрать секретаря для ведения протокола. Но тут поднялся такой ор, такой гвалт — невозможно было понять, чего хотят разбушевавшиеся женщины. Наконец выяснилось, что хотят они в секретари своего человека.

— Нинк, писать можешь? — обратилась расторопная казначейша к той, что сидела на ее месте.

Но отец Зиновий, видя столь бурное начало, решил вести протокол сам.

А далее он огласил список двадцатки 1988 года, то есть подручных Валентины, для того чтобы именно они и выбирали совет прихода. «А остальных, — обратился он к нам, — попрошу покинуть храм, если будут мешать работать. Остальные принимать участие в выборах не имеют права».

Это было явное нарушение устава, принятого на поместном Соборе в 1988 году. Там сказано: «Членами приходского собрания, зарегистрированного государственными органами прихода, являются клирики и миряне, члены данного прихода, достигшие 18-летнего возраста, доброй христианской нравственности, состоящие в церковном общении и не находящиеся под церковным или гражданским судом». И еще: «Приходское собрание может вывести кого-либо из числа своих членов, если большинством будет признано несоответствие такого лица занимаемому им положению» (§ 4 № 25, 27). Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…

С этого момента начался отток москвичей из Новой Деревни. И вспомнились мне слова знакомого священника в день похорон отца Александра: «…Сделают все, чтобы распылить приход».

Иллюстрация: Сретенский храм в Новой Деревне, где служил о. Александр Мень

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

ЮMoney: 410013762179717

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: