Ахилла

Предыдущие части тут.

***

— Опальный архиерей, — говорит о. Василий, — был человек неуправляемый. Чуть что не по нему, он в крик. Рассказывают, еще архимандритом служил, в алтаре мог запустить книгой в дьякона, обложить матом. А однажды пырнул в задницу копием второго священника: не так встал у алтаря.

Прямодушного и деятельного отца Василия владыка недолюбливал и неожиданным приказом перевел в глухомань, в болота, на нищий приход. В деревне десять домов, одни бабули. В месяц дохода не более 600 рублей. Непосильное испытание молодому священнику, у которого семья, двое детей! Храм — без купола, одни стены, только-только удобрения оттуда вывезли. Ремонт обойдется не в одну тысячу долларов! Да и не нужен старушкам храм: в доме можно их собирать, освятить дом, крест поставить. Служить-то осталось лет пять, не больше — вряд ли долее проживут. Нет, восстанавливай храм! На что? Кто будет сюда деньги вкладывать? До райцентра 35 километров по лесным гатям…

Нищий приход — это мера устрашения для строптивых батюшек. Чтоб подчинялся, как солдат в строю. Правильно. Иерархическая структура в Церкви необходима. Но и то правильно: священник дает обет служить Церкви. Он в свой приход корнями врастает. А если приход в городе, да при нем большая воскресная школа, — священник помнит всех детей по имени, знает, что у кого в доме делается. Этот дерганый, потому что отец пьяница, этот драчливый — без матери растет. Сроднился с ними — а его бац и на другое место. А своих-то детей где он будет учить? Быт с Божьей помощью наладит, с голоду не помрет, а с детьми проблема.

Но у отца Василия дети были маленькие, до школы далеко. Стал он окапываться на болоте, насыпал песку, поставил забор. Весной забор завалился, столбики за одно лето подгнили. Он уже подновлять не стал.

Временно под молельный дом местная власть выделила бывшую школу. Но крест устанавливать не разрешила, мол, мы вам передавали имущество без права ремонтировать.

Это был второй приход после его рукоположения, а нынешний — пятый.

***

— Без собаки мне нельзя, — говорит отец Василий. — Летними ночами кого только на наш холм не заносит! И парочки, и наркоманы… Шприцы утром собираю… А раз ночью матушка запричитала… Что такое? Глянул, а под окном они сношаются противоестественным способом. Я на них своего волкодава спустил. Без собаки нельзя.

***

На свиноферме работал цыган. Хозяйство держал в образцовой чистоте, свиньи набирали в весе, давали хороший приплод. И вдруг какая-то скверна на них напала. Одна свинья околела. Приехало начальство. Погоревали, поахали и велели свинью закопать. Свалилась вторая — тоже закопать. А на третьей цыган попался. Опытный ветеринар обнаружил, что свинья вусмерть пьяна. Цыган сварганит ей тюрю: бутылку водки в кормушку и хлеба накрошит. Она за милую душу выхлебывала и с катушек. А он ее под микитки, заколет — и на рынок.

***

Дети накормлены, ходят в школу, воспитательница по-быстрому делает с ними уроки, и основное время они принадлежат себе и телевизору. В окошко мне видно, как они до темноты гоняют мяч возле собора. На церковные службы их гоняет священник, и они шпарят там псалтирь как заведенные. «Пусть, пока есть возможность, церковнославянский узнают, чтоб от зубов отлетало», — решает о. Василий.

Кого-то он прочит в семинарию, кого-то в профучилище, кого-то в железнодорожное. Только с Витькой не знает, что делать. Во-первых, как он говорит, может такое отчубучить — ни в какие ворота, а во-вторых — ссытся…

Целыми днями отец Василий на колесах. Благочиние большое — надо хоть раз в месяц побывать на каждом приходе. Да и своих у него еще два, кроме собора. По воскресеньям и праздничным дням он обязательно там служит — в общем-то для десяти бабушек. В одной деревне ему отдали спортзал в старой школе, во второй на месте бывшего монастыря сохранилась часовенка. Епископ обещает поставить сюда двух священников, для них-то отец Василий и удерживает приходы. Приходы эти в скором времени разрастутся, именно здесь планируется строительство комбината, поговаривают, — по переработке атомных отходов.

Одним словом, детьми из приюта отцу Василию заниматься некогда, и, пользуясь случаем, он передоверяет их на время мне. Вечером мы с ними путешествуем по звездному небу. Они уже различают Кассиопею, Большую Медведицу, Волопаса с Арктуром… С утра спрашивают: «Сегодня небо чистое, будем на звезды смотреть?» А перед сном читаем и молимся: благодарим за прожитый день, вспоминаем (про себя) какие-нибудь дурные поступки или мысли, просим у Бога прощения и благословения на сон грядущий.

Мишка хочет учиться на машиниста, и я прочитал им из Платонова «В прекрасном и яростном мире». К концу рассказа он уже крепко спал, уткнувшись в большого плюшевого зайца. Этого зайца я привез вместе с книжками, лет десять он «прожил» в моей семье и давно уже стал мешать выросшим дочкам.

Я спросил ребят, почему Мальцев, герой платоновского рассказа, снова обрел зрение, почему вылечился. Смышленый Павлик мгновенно сообразил: «А потому что он любил паровозы!»

***

— Постнятинки поедим, — говорит о. Василий, садясь за стол, сплошь уставленный тарелками, мисками, плошками с постной пищей.

***

Дети не гасят свет в туалете. Батюшка шумит:

— Девятнадцать тысяч в месяц за свет плачу!!! У детдомовцев никакого чувства собственности! Все вокруг — общее!

Ночной няне выговаривает:

— В чулках и штанах спят! Сколько раз говорил, чтобы мыли ноги перед сном, а перед едой руки. Они же, как зверушки, ничего не понимают, над ними надо стоять, не отходя.

И правда, я не видел, чтобы умывались на ночь. Но на первом этаже холодно, как в погребе. Едва-едва батареи теплятся, экономит город энергию. Потому они и спят одетыми…

Подхватывает матушка:

— Они не знают, как надо, они же не жили в нормальных семьях!

— Мебель надо всю менять. Они прыгают на постели. Заберутся и скачут. Спонсор два велосипеда купил, за неделю сломали, бросили на дворе — цыгане увели. Ох, лучше бы я эти деньги, что на них трачу, отдавал в интернат — покупал бы им куртки, ботинки, одевал бы их, и дело с концом.

— Но ведь они у вас хоть чему-нибудь путному научатся, — говорю я.

Вспыльчивый отец Василий скоро отходит и, гляжу, уже играет с ребятами в футбол, стоит на воротах.

Вечером читаю детям «Томасину» — добрую сказку о любви и о чуде. Двое зарываются в зайца и скоро засыпают, а Максимка не прочь и нос утереть об мягкую плюшевую лапу. Заяц большой и теплый, ни на кого не ругается…

— Что означает слово «полицмейстер»?

— Мент, — отвечает Максимка, насупившись.

***

Церковь Николая Чудотворца в рабочем поселке. Настоятель отец Варсонофий с лицом подростка и седенькой жидкой косичкой. Стрельнул в нас глазами: мол, зачем пожаловали?..

В храме, как в сарае, — бочки, ведра с побелкой, наваленный горой тёс. «За три года никак стены не покрасит», — шепчет мне о. Василий.

Служит о. Варсонофий в притворе, отделенном от храма перегородкой. Попыхивает дымком печка-буржуйка, попыхивает кадило. На дверке прикнопленный листок бумаги:

«Братья и сестры! Не поддавайтесь сатанинским проискам! Не меняйте свое, данное во святом крещении имя на номер электронного концлагеря. Защищайте свое право на христианское имя в суде! Сегодня номер. Завтра карточка. Потом печать».

Имеется в виду печать антихриста. Отец Варсонофий из числа духовенства, выступающего против ИНН.

Недавно приход обворовали. Матушка докладывает благочинному, что куплены и вставлены шесть замков. Да теперь-то они уж без надобности. О. Василий не раз напоминал настоятелю о замках: «Поставь, пока не поздно…» А тот отмахивался — да ладно, как-нибудь, авось не залезут…

В прошлом году не заготовил на зиму дров: «Ладно, как-нибудь…» Не велика забота дрова заготовить: распорядился, и тебе привезут, наколют, в поленницу сложат. Да и плата наверняка в сельской местности небольшая. Но привычней положиться на Бога как на дровосека, обязанного обслужить смиренного батюшку.

***

Там, где раньше стоял монастырь, теперь карьер с отвалами вскрышных пород. Сначала смели храмы, потом стены, потом обнаружили здесь богатые залежи гравия. Выпотрошили фундамент и углубились дальше экскаваторами и скреперами. Святую обитель выгрызли с корнем. Но та, что в сердце, сопротивляется тотальному искоренению.

***

Девятилетняя дочка о. Василия учится в музыкальной школе. Церковный старенький «москвичок» отвозит ее в 9 утра и в 10 привозит. Рыжеволосая, проворная, смышленая. И неугомонная хохотунья. «Ой, котенок Пашку обосрал!» Среди худеньких и малорослых приютских детей она крупный барашек.

Отец мечтает, чтобы дочь выучила полонез Огинского. Вот уже целый месяц она дубасит по хрипучему фортепьяно, вымучивая такт за тактом.

На втором этаже, где живет священник, — яблоки, печенье. На первом, где приют, — чай с вареньем. Тоже хорошо. В интернатах они варенья не видят.

***

Любовь Сергеевна К. была директором городского приюта. В 97-м году вокзал кишел беспризорниками. Власти под приют выделили больницу в тридцати километрах от города, куда больных отправляли умирать. Но и для этой цели она стала непригодна: крыша течет, крысы, тараканы, вонь. Оконные рамы вываливаются, плита разорена, котел протекает. Но зато конь на конюшне, белый, как в «Педагогической поэме» у Макаренко.

Побелили, подновили, зашпаклевали, где могли, санэпидстанция бесплатно уморила ненужную живность, а то ведь страшно было по пищеблоку пройти. Обратились к горожанам за помощью — кто матрасы принес, кто мебель, посуду, белье кой-какое. Ребят брали с улицы, с вокзала. Сначала шесть человек, а потом уж под завязку — сорок. Какие дети? Обыкновенные, беспризорные: чесотка, вши; курят, клей нюхают, пьют. В школу, разумеется, не ходили; месяц приучали их спать без одежды и умываться по утрам. Целый день мог такой герой, вытаращив глаза, сидеть у телевизора. Никто из них не знал своих дней рождения. Устраивали им праздники. Покупали точно тот подарок, о котором каждый мечтал. Вскопали огород, завели двух коров. Ребята научились доить. Рядом пруд — рыбалка, грибы.

Постепенно стали забывать свои прежние впечатления. И вдруг распоряжение — всех перевести в интернат. Первое время убегали из интерната, кто к директрисе домой, кто — куда глаза глядят. А один написал письмо: хочу повеситься. В интернате зайдешь в комнату — все на одно лицо. А в приюте — все разные.

Директор интерната женщина современная: модная прическа, высокие каблуки. К самому Путину пробилась, теперь ее уже не покритикуешь, местная власть за нее. Не стесняется открыто сказать: «Да, я стерва, а доброта — это удел слабоумных».

Гуманитарка шла с Запада, контейнеры с продуктами, вещами. Оборвалось, когда пристрелили председателя соцзащиты. А тут как раз и детей в интернат замели…

Любовь Сергеевна прихожанка отца Василия. Она-то и вдохновила его на создание приюта. Но сама уже работать не может, что-то оборвалось в душе. Как вспомнит о своих и — в слезы…

***

— У меня завтра день рождения, — объявил мне Валька чуть застенчиво.

Пошли с ним в магазин, купили большой электрический фонарик, пирожных, бананов. Возле магазина — аквариум с игрушками и магнитной удочкой. Вложишь двухрублевую монетку и за минуту должен подвести удочку к игрушке и цапнуть ее магнитными крючьями. Счастливчикам удается подцепить. Вальке не удалось, хотя пытался пять раз. К бананам и пирожным он не прикоснулся, отложил на завтра, чтобы со всеми ребятами, за ужином… Крохоборство им не свойственно. Как-то, гуляя с Мишкой, я купил ему крупную грейпфрутину. Хотел очистить, но Мишка задумчиво остановил: «Не, я со всеми поделюсь…»

— Где лучше, в интернате или в приюте? — спросил я у Вальки.

— В приюте, конечно. Не сравнить. Там нас лупили резиновыми дубинками.

— За что?

— А за всякое. Травы наедимся, щавеля или одуванчиков. От одуванчиков язык желтый. Они: «открой рот, высуни язык» и — дубинкой.

У Вальки тринадцать братьев и сестер.

— Как зовут тех, что помладше тебя?

— Не знаю. Мне было два года, когда из дома забрали.

Завтра ему исполнится двенадцать.

Матери он не помнит, сюда она ни разу не приезжала.

Приезжала однажды старшая сестренка.

У него олигофренный вид, оттопыренные уши. Но речь, реакция — нормальные, хотя отстает в учебе и два года сидел в одном классе. Переболел краснухой. Являя недетскую осведомленность, сказал:

— У меня гепатит — один. Остался гепатит «Б» и «Ц» и — всё, и помирать.

***

Матушка Ирина. Всегда молчаливая. Весь день то на кухне, то в ванной со стиркой, то с утюгом в гостиной. Батюшка, если дома, — с книгой на диване и включенным телевизором. Она над гладильной доской, одним глазком взглядывая на экран. Стряпает она всегда с запасом, всегда кто-нибудь заявится со стороны. Я советую отцу Василию:

— Ей бы магнитофон и слушать проповеди, лекции, беседы, радиоспектакли — голова-то свободная.

Он отмахнулся, мол, что ты со своими спектаклями:

— Она у меня акафисты любит.

***

О. Василий входит ко мне в комнату без стука:

— Отдохните, Александр Иванович, что вы все трудитесь! Вот, я вам смешной случай расскажу: Исповедовался я раз у монаха в Загорской лавре. Тот спрашивает: «Телевизор смотришь?» — «Смотрю». — «Грех. Выброси. Телевизор — проводник бесовских происков». А я ему: «Но ведь и полезное показывает. Всё бывает — и дивные вещи поступают, и непотребность всякая — как по каналу… А если ко мне человек приходит и говорит, что согрешил против седьмой заповеди, я ему что, детородный член посоветую отрубить?..»

***

Лихоимство, рэкет, порнография, наркотики, повальное пьянство… Обо всем этом о. Василий говорит с нескрываемым отчаянием.

— Не понимаю, когда лучше: при коммунистах или сейчас? Все перевернулось с ног на голову. Знать бы, что после них начнется… Ведь не могли такое предположить!..

Он действительно растерян. Но человек или катится вниз, или растет, изживая в себе страх. Священнику ли не помнить призыв Господа: «Не бойся, только веруй». А он и не боится, он пашет, не жалея сил, распахивает свою, опутанную кореньями и каменьями, деляну. Но порой ужаснется и оторопь охватывает…

***

Заболел воспитанник Сеня. Тошнота и понос. В школе их кормят завтраком в 11 часов. Сегодня была котлета, с нее у Сени и началось.

— В школе в этом году напасть какая-то, — говорит нянечка, — и желтуха, и краснуха, и перитонит. Один класс целую неделю на карантине: нашли кишечную палочку.

Дети побежали за марганцовкой к врачихе, что живет в соседнем доме. У «врачихи» — медсестры, работающей в приюте, марганцовки не оказалось. Сама она только вымылась, только из ванной, прийти не может. Сказала: звоните в «скорую». Сеня тихий, держится за живот, смотрит в телевизор, где бьют и страшно убивают кого-то.

Прошел час, «скорой» нет. Нянька звонит снова. Ей отвечают: «Приедем, не помрет ваш пацан».

Отец Василий рассвирепел, набирает номер:

— Я найду на вас управу!!! Я знаю кому пожаловаться! Что это за врачи, что за ответ — не помрет! А если помрет?!

«Скорая» примчалась через пять минут. Женщина-врач посмотрела на мальчика, спросила:

— Градусник у вас есть?

Своего не возят, чтобы не переносить заразу. Подержал Мишка градусник минуты три…

— Как ты его держал — 35,5?! — обращается к нему, как к нашкодившему.

Батюшка предположил:

— Но, может, у него слабость?

Распорядилась:

— Собирайте кружку, миску — не тарелку, а миску, ложку, полотенце, туалетную бумагу, мыло!

Поместилось все в целлофановом пакете. Ребята высыпали гурьбой к машине. Перебивают друг друга:

— До свиданья, Сенька…

— …я завтра к тебе приду…

— …и я с тобой…

— …и я тоже…

С батюшкой перед сном все вместе помолились о Сене, чтобы Господь его не оставил.

Продолжение следует

Иллюстрация: детский приют «Галкина-Враского» близ Крестовоздвиженской церкви г. Саратова, фото конца XIX — начала XX вв./oldsaratov.ru

Читайте также:

• Часть 1
• Часть 2

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: