За моим гробом начинается область мрака, и я ее не знаю

2 сентября 2018 Кронид Любарский

К. А. ЛюбарскийГ. С. Подъяпольскому (деятель российского диссидентского движения, поэт)

Я, как ты знаешь, атеистичен до мозга костей, как и ты, Гриша. Всегда был, а здесь в лагере мое неприятие религии и церковности еще усилилось — по многим причинам, о которых позже. Но атеизм и антицерковность лишь тогда действенны, когда поняты теизм и церковность. В этом сложном механизме действительно надо разобраться, а твой анализ мне во многом представляется неудовлетворительным. Неудовлетворительность его в попытке логического анализа проблемы. Вера же по природе враждебна логике. Знаменитая фраза Тертуллиана — «верую, ибо абсурдно» так часто приводится для насмешки над верой. Дескать, какой глупый Тертуллиан — абсурдно, а он верит!

А между тем, в фразе — смысл глубочайший. Ибо когда не абсурдно, когда можно доказать, мне нет необходимости верить. Я не верю в закон всемирного тяготения, а знаю, что он существует. Вера появляется там, где я не знаю и не узнаю принципиально, она покрывает области, разуму недоступные. Область, объятая разумом, может быть уподоблена прожекторному пятну света. Это пятно быстро расширяется (хотя бы в результате научной деятельности), но область мрака — притом бесконечная — будет существовать всегда, ибо мир бесконечен (и не в вульгарно-геометрическом смысле). Но человек живет во всем этом бесконечном мире, он не может ограничиться световым пятном, он встречается и с мраком. И чтобы адекватно реагировать на него, он должен для себя иметь какую-то модель этого мрака, этого непознанного, модель — заменитель знания. И такую модель он строит — это диктует ему инстинкт познания, выросший из ориентировочного инстинкта животных, как любовь выросла из полового инстинкта. По мере расширения светового пятна эта модель — заменитель замещается знанием, но не может исчезнуть совсем. Отсюда вечность и неистребимость веры — веры вообще, не только, христианской и даже не только религиозной (должен оговориться, что функцию моделирования мрака разделяют с верой философия и искусство — недаром они столь часто бывают насквозь религиозны). Поэтому, кстати, неверен твой тезис о различии религиозной и политической вер. Если отбросить эмоции, то их генезис одинаков, хотя сроки существования несоизмеримы.

В этом смысле и мы с тобой атеисты, но не неверующие, ибо, скажем честно, что в разделяемых нами концепциях также существует элемент веры. Весь вопрос — какая вера? В этой связи мне представляется не очень интересным вопрос о разумности веры в непорочное зачатие, который ты выдвигаешь на первый план. В конце концов, это лишь остаток христианской мифологии, который вовсе не обязательно связывать с идеологией, — и многие не связывают. Тебя интересует вопрос — почему не все, почему же есть те, кто верит?

Изволь: ты доказал лишь, что вера в непорочное зачатие абсурдна, — ну, а теперь вспомни Тертуллиана. Человек, желающий приобщиться к вере, уверовав в абсурдное, ломает, смиряет себя, этим актом доказывая Богу полноту и безраздельность своей веры. Символический шаг, но полный глубокого смысла. Психологически понятный шаг — «пока я этого шага не сделаю, в лоно веры не буду принят» (почему человек хочет быть в лоне веры — вопрос другой, обсудим его позже). И пошлого смысла тут нет никакого, и пуризм здесь не при чем. Пожалуйста, такое рассуждение. Бог решил, чтобы искупить грехи людей, послать на землю Своего Сына, но Он в то же время должен был быть и Сыном человеческим, дабы принять страдания от людей. Для этого и была избрана земная женщина, а зачатие могло быть совершено и актом Божественной воли. Поистине пошлой шуточкой было бы, если бы Бог материализировался для совершения физического акта порочного зачатия. (…)

Итак, не будем обсуждать деталей мифологии. Это декор, хотя, как мы убедились, и необходимый. Посмотрим, что же влечет к вере каждого отдельного индивидуума (о природе веры, как феномена общественного, я уже говорил), рассмотрим так сказать психологию веры. Конечно, народный дух, верность предкам и т. п., все это если и есть, то десятистепенно. О нравственности — потом. А пока вот какие обстоятельства достойны быть отмеченными. Любой человек, и подонок в том числе (это, чтобы не смущало отсутствие корреляции с нравственностью), — может быть и бывает несчастлив. Любому человеку невыносим груз несчастья в одиночестве. Любому человеку необходимо знать, что его понимают, что его жалеют. Любому человеку нужно, чтобы его выслушали, простили, одобрили, подбодрили. Грубо говоря — любому человеку надо, чтобы было «кому плакать». Поэтому так сладко выговориться другу, поэтому так легко после этого. Но у каждого ли есть друг? Да и поймет ли даже друг? «Мысль изреченная есть ложь»…

А Бог — Он все поймет, Он же всеведущ. С Его помощью я познаю ту область мрака, что именуется моей душой, в которой и сам запутался. Не сам познаю, так с Его помощью. Недаром ведь существует институт исповеди и молитвы. И еще — за моим гробом начинается область мрака, и я ее не знаю. Мне говорят, что для меня это небытие, но с этим я смириться не могу. Пока я жив, вера в индивидуальное мое бессмертие не покинет меня — значит, как же мне обойтись без того, что за гробом? Эта вторая причина тяги к религии — вспомни удивительного Жана Баруа Р. дю Гара.

Я строю модель бесконечного мрака во времени, такую, что удовлетворит меня, успокоит, даст надежду. Просто — я хочу жить. В этой жизни или той — все равно. Жить. Эти две причины общие — и для героев, и для подонков. Но от второй причины — ниточка к проблеме нравственности, которая встает, конечно, только для не-подонков. Ибо если нет «ТОЙ» жизни, если все скоро кончается, то не все ли равно, как я веду себя в «ЭТОЙ жизни», ведь тогда «все дозволено» — знаменитый тезис Ивана Карамазова. Но не все дозволено, если мое земное существование — еще не конец и за ним грядет расплата. Так рассуждает, видимо, верующий. Это опора нравственности — для нравственного (т. е. испытывающего потребность в нравственности), но слабого человека — такая же опора, как страх закона для потенциального убийцы или вора. Человек не в состоянии еще найти иной опоры для нравственности, кроме страха. И это немаловажно, ибо слабых людей — не скажу большинство, но много. Так зачем отказывать им в подпорках?

Эти причины более серьезные и более длительно-действующие, чем те, о которых ты пишешь и в которых очень много просто от политической злобы дня. Здесь, в лагере, особенно сильны все перечисленные причины, а первые две — преимущественно. Да и еще добавляется одна, на воле почти неощутимая (впрочем только почти). Это — та почва для эсхатологических настроений, которую дает религия. Для человека нет надежд, нет исхода, а здесь — надежда на «неслыханные перемены, невиданные мятежи»… Впрочем, тут религиозность уже перерастает в болезненное состояние и выходит за пределы обсуждаемой темы. Таким образом, я согласен с тобою в том, что корни религиозности (как антирелигиозности) лежат в морально-этической сфере и здесь же должно питаться антирелигиозное воспитание. Антирелигиозное чувство может возникать только в результате ощущения самоценности человека, независимо от того, чье он творение, самоценности человека, а не Бога в человеке. Это трудно, так как такая позиция требует от человека многих сил. Поэтому-то так мало неверующих — гораздо меньше, чем просто нерелигиозных.

Ты верно заметил, что верующий непременно присоединяется к некоей массе. Это верно всегда — и тогда, когда человек ощущает себя частицей мистического тела Христова — Церкви, и тогда, когда он говорит: «Я рад, что я этой силы частица, что общие даже слезы из глаз»… И, безусловно, ты прав, говоря, что и в этой, и в противоположной позициях есть свои гордыни. Которая «лучше» или «хуже» — по-моему, нельзя решить принципиально. Это — дело индивидуального выбора.

Лично меня поразила своею близостью мне одна мысль Стендаля, высказанная им, кажется, в «Анри Брюларе». Стендаль говорит, примерно, так: «Я очень люблю народ. Я готов ради него на все, даже пожертвовать за него жизнью. Я не готов только к одному — жить среди него». Это и есть позиция «неприсоединения» применительно к нашей «вере». Впрочем, опыт последних полутора лет сильно поколебал мою уверенность в том, так ли уж абсолютно мое «неприсоединение». Возможно, что вопрос лишь в том, к кому присоединиться. Думаю, что и у тебя это так, и всмотревшись в себя, ты это «присоединение» обнаружишь. Надо полагать, это в биологической природе человека, как животного общественного. И на этом я, пожалуй, закончу это затянувшееся антирелигиозное эссе.

2. 9. 73 (Лагерь № 19, пос. Лесной, Мордовия, ПКТ /лагерная тюрьма/).

Читайте также:

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: