Ахилла

В начале 80-х годов я вел литературную студию в Юношеской библиотеке. У многих молодых людей появился тогда интерес к религиозным вопросам. Хотя они считались под запретом — базовые культурные ценности, основополагающие в русской литературе. Конечно же, я не мог их обойти. Тем более, что был прихожанином отца Александра Меня.

Иногда мы собирались у меня дома. Что, увы, не было секретом для местных властей. Кто-то из соседей постукивал. Однажды пожаловал к нам участковый. Поинтересовался, чем это мы занимаемся…

Среди способных и одаренных ребят был мальчик, Аркадий. Талантливый, широко начитанный, на многие вопросы имел свое оригинальное мнение. Правда, выражал его очень сумбурно и запальчиво.

Аркадий жил в разбитой семье. Родители — в разводе. Сын кочевал из одного дома в другой. Наверняка он делился с отцом занятиями в студии. Против чего отец решил принять меры. Заявить, куда следует, о религиозной пропаганде в юношеской библиотеке. Как-то это дошло до меня, и я хотел предупредить заботливого отца, что ценности эти воспитанию юноши нисколько не помешают. А может быть и помогут.

Жил он в большой шикарно обставленной квартире. Огромные ковры на стенах украшены старинным оружием — сабли крест-накрест, алебарды. Увещевания мои ни к чему не привели. Письмо родители отослали. И меня из библиотеки уволили. На очередное занятие пришла милая девушка и, глядя в сторону, смущенно объявила, что занятие мое сегодня последнее.

Помню, вызывали меня и на Секретариат Союза писателей, членом которого я уже был. Главенствовал тогда Феликс Кузнецов, агент Госбезопасности. Он не стал при всех меня расспрашивать, попросил остаться. «Зачем вы детям на уши лапшу вешаете», — заявил он как-то вовсе не враждебно. И больше ни о чем не спросил…

Я спустился тогда в кафе, встретил знакомого писателя, поделился, зачем вызывали… За рюмкой водки он меня упрекнул, не скрывая иронии: «Ну, чему ты можешь их научить?» Я скромно ответил: «По-человечески относиться друг к другу при обсуждении своих опусов. Не ополчаться. Как писал Дмитрий Кедрин: „у поэтов есть такой обычай, в круг сойдясь оплевывать друг друга“. Не оплевывать».

Главным редактором одного газетного издания в начале двухтысячных оказался отец того юноши. Поставлен КГБ, как мне сказал мой товарищ, один из его сотрудников. Напечатал однажды мои стихи. Наверное, в знак примирения. Но прошло с тех пор не менее двадцати, а то и более лет… Мог ли он помнить мою фамилию? Оказывается, помнил.

Мы встретились в Литературном музее на какой-то выставке. Я его не узнал, но что-то забрезжило в памяти. «Да, это он», — подтвердил экскурсовод, давний мой ученик, который тоже когда-то ходил в ту студию. Историю с письмом он хорошо знал… И тихо добавил: «Но он уже страшно отомщен». — «Как?» — «Смертью своего сына… Передозировка… Был безнадежный наркоман».

Я не хотел ему напоминать о себе. Но случайно сошлись у портрета Чаадаева. Кивнули друг другу.