90 лет ЖМП: «Приоткрыть ни в коем случае. Прикрыть. Пожалуйста, сколько хотите!»

9 ноября 2021 Анатолий Краснов-Левитин

Предисловие редакции «Ахиллы»:

В этом году РПЦ отмечает девяностолетие «Журнала Московской Патриархии», в связи с чем на сайте Патриархии публикуется статья, посвященная юбилею главного церковного издания.

«В течение многих последующих десятилетий „Журнал Московской Патриархии“ был единственным церковным периодическим изданием в нашей стране. Этим определяется его значение: он стал не только голосом Русской Православной Церкви, несущим слово евангельского благовестия верующим нашей страны, но и бесценным источником информации о событиях церковной жизни. Разумеется, он не мог и не смог заменить четыре сотни выходивших до революции церковных периодических изданий. Но, несмотря на жесточайшую цензуру и на малый тираж (рядовому верующему достать экземпляр было практически невозможно), он внес существенный вклад в дело подготовки будущих священно- и церковнослужителей, в дело христианского воспитания и просвещения, а также сохранения чистоты нашей веры», — говорится в статье и далее перечисляются главные редакторы издания, их заслуги, а также упоминаются сотрудники журнала, правда, делается это не всегда, например, авторы статьи избегают упоминания имени ответственного редактора ЖМП с 2009 по 2015 гг. — Сергея Чапнина, который затем был уволен из журнала и стал в оппозицию к патриархии. Также не упоминаются нынешние сотрудники ЖМП — мало ли, вдруг и из них кто станет потом оппозиционером.

«Подписчики журнала — в первую очередь священнослужители. И именно к ним будут обращены наши материалы. И впредь редакция будет стараться уделять много внимания приходской жизни и пастырской практике, анализируя удачный опыт различных церковных социальных проектов и общинных инициатив в епархиях. В планах на ближайшее время — открытие новых рубрик „Пастырская практика“ и „Приходская жизнь“», — говорится в статье. Авторы, правда, не упомянули стыдливо, что многие годы настоятелей приходов по всей стране в обязательном порядке заставляли и заставляют закупать ЖМП на епархиальных складах. Девать эти глянцевые официозные журналы на приходах было некуда, их никто никогда не покупал, поэтому они или пылились по углам, или отправлялись в приходские библиотеки, где их тоже никто не читал, или вручались в качестве «подарка» крещаемым.

«…самым непримиримым остается только пожелать: идите все в ЖМП, там столько благодати, любимый патриарх и архиереи во всех ракурсах и новых облачениях. Журнал высокой церковной моды для поклонников «шоб было бохато» и для истинных тонких ценителей церковно-советского канцелярита, а «алчущие правды» в конце журнала могут насладиться постановлениями церковного суда. (Журнал «Модный Приговор» прям какой-то.)» (свящ. Олег Курзаков)

Но мы сейчас не об этом. В статье на Патриархии есть главка, посвященная ЖМП времен митрополита Николая (Ярушевича):

«Митрополит Николай (Ярушевич; 1892-1961) окончил Санкт-Петербургскую духовную академию в 1914 году со степенью кандидата богословия, в 1917 году ему была присуждена степень магистра богословия. Рукоположен во епископа в 1922 году. С 1941 года — митрополит Киевский и Галицкий, с 1944-го — митрополит Крутицкий, с 1947 года — Крутицкий и Коломенский.

В апреле 1946 года был назначен председателем вновь созданного Отдела внешних церковных сношений (ОВЦС) при Священном Синоде, в 1947 году по совместительству — председателем Издательского отдела. За совокупность богословских трудов в 1949 году получил ученую степень доктора богословия. Возглавил миротворческое движение Русской Православной Церкви, видя в нем средство укрепления международного авторитета Церкви и фактор, выводивший ее в 1950-х годах из внутренней и внешней изоляции. Открыто защищал Церковь во время хрущевских гонений, за что пострадал — был снят со всех своих должностей и уволен на покой.

При митрополите Николае* «Журнал Московской Патриархии» окончательно обрел свое лицо: сложились устойчивая тематика, структура, система рубрик и подрубрик. Постоянным направлением деятельности Издательского отдела в годы холодной войны было издание статей и книг «в защиту мира». Было очевидным стремление советского государства использовать Церковь в своей внешней политике, однако и Церковь использовала участие в миротворческой деятельности для выхода из внутренней и внешней изоляции и как определенную защиту от новых гонений. На эту тему публиковалось множество статей в ЖМП.

Сотрудники

Л.Н. Парийский (1892-1972) — ответственный секретарь ЖМП в 1949-1950 годах, затем сотрудник Ленинградской духовной академии: инспектор, доцент и профессор; магистр богословия.

Е.А. Карманов (1927-1998) — сотрудник ЖМП с 1955 года, ответственный секретарь ЖМП в 1963-1981 годах; в 1982-1993 годах сотрудник ОВЦС, редактор «Информационного бюллетеня ОВЦС» и журнала «Церковь и время».

А.И. Георгиевский (1904-1984) — профессор Московской духовной академии, ответственный секретарь ЖМП в 1949-1950 годах.

П.В. Уржумцев (1925-2013) — сотрудник ЖМП с 1955 года, прошел путь от стажера до заместителя главного редактора Издательства Московской Патриархии; будучи уже на пенсии, продолжал участвовать в подготовке Православного церковного календаря, последние свои пометки передав за две недели до кончины.

Анатолий Васильевич Ведерников (1901-1992) — в 1944-1948 годах инспектор и доцент МДА, затем сотрудник Издательского отдела МП; ответственный секретарь ЖМП в 1954-1962 годах».

А давайте теперь послушаем свидетельство о журнале и его редакторах и сотрудниках человека, имя которого не упоминается в статье — Анатолия Краснова-Левитина (8 (21) сентября 1915 — 5 апреля 1991). Отрывок из его книги «В поисках Нового Града. Воспоминания ч. III», 1980, читайте ниже.

***

… И той же осенью я имел свидание (после долголетнего промежутка) с Митрополитом Николаем. Это было время расцвета его деятельности. В Москве готовились к фестивалю молодежи. Ожидался приток религиозной (в основном католической) молодежи.

Патриархия ожидала множество гостей. Главным инициатором всех этих торжеств был Митрополит Николай. Печатавшийся в это время сборник «Русская Православная Церковь» был предназначен для гостей. «В порядке надувательства иностранцев», — как сказал мне не без юмора один из составителей.

Мы хотели этим воспользоваться и поместить в сборнике очерк по истории Русской Церкви (впервые, ибо за 60 с лишним лет не появилось даже намека на какую-либо историю русской церкви, написанную не с антирелигиозных позиций).

Это не было случайно: власть хотела превратить русскую церковь в ораву жрецов-требоисправителей, колдунов, исполняющих магические обряды. Жрецы не должны иметь никакой идеологии, никаких знаний, не должны иметь никаких традиций. Тем скорее, по мысли советских властителей, их можно было бы в нужный момент ликвидировать. И наша попытка протащить, хотя бы в урезанном виде, исторический очерк, хотя бы только для иностранцев, не прошла.

В последний момент цензура наложила «вето». Сборник вышел без нашего очерка. Мало того, никакого исторического обзора русской церкви так и не вышло до сих пор, хотя с тех пор прошло уже почти четверть века. Мне, однако, этот очерк был полезен (помимо литературного гонорара, первого в моей жизни), он послужил входным билетом в Патриархию, показал, что я умею писать и владею материалом.

Обо всем было доложено Митрополиту Николаю, и он охотно санкционировал мое сотрудничество в журнале. Уже летом мы обменялись любезными письмами. 1 октября я вновь переступил хорошо мне знакомый порог бывших игуменских покоев в Новодевичьем.

Около кабинета дежурил новый секретарь Владимир Талызин. Не знаю, по какому принципу Владыка подбирал штат своих секретарей. Если судить по внешним впечатлениям, то он подбирал по признаку наибольшей антипатичности. Хамоватые, неотесанные, с замашками «вышибал» из второразрядных «заведений», они составляли любопытный контраст с безукоризненно воспитанным, европейски любезным хозяином. Впрочем, может быть, так было и надо. Владыка был, как всегда, очарователен. Я сделал ему комплимент: сказал, что за десять лет, которые я его не видел, он мало изменился.

«Комплиментщик!» — воскликнул Владыка. Действительно, комплиментщик: взял грех на душу — он сильно постарел. Затем я вручил ему его проповедь, записанную мною за 26 лет перед этим, которую он произнес 20 января 1930 года в Питере. Взял, начал читать.

Словом, на этот раз я выступил в несвойственной мне роли придворного льстеца.

«Слушай, такой человек может даже понравиться», — сказал со свойственной ему язвительностью мой друг Павлов, когда я ему рассказал о моем «подарке».

Затем начался деловой разговор. В очень осторожных выражениях Владыка санкционировал мое сотрудничество в журнале и одобрил мой план написания «Истории Русской Церкви XX века».

Подробный план работы, отпечатанный на машинке, я представил тут же. Для первого визита достаточно. Затем в соседний кабинет. К милейшему Анатолию Васильевичу.

Мой «конкордат» с Патриархией был заключен. Началась новая полоса в моей жизни. В течение трех лет я писал для журнала. Ни один номер не обходился без моей статьи. Дело, однако, осложнялось тем, что по нелепым советским установкам сотрудничать в журнале я не имел права. Журналу запрещено было брать людей со стороны. Сотрудничать могли только лица, официально санкционированные Советом по делам Православной Церкви. Советский школьный учитель и одновременно сотрудник «Журнала Московской Патриархии» (или ЖМП, как его принято было называть в быту) — внутреннее противоречие. Проще всего было оформить меня штатным сотрудником. Но Владыка Николай и А. В. Ведерников обещали, медлили, без конца тянули. Видимо, немного побаивались «enfantterrible».

Как показало дальнейшее, нельзя сказать, что совсем необоснованно.

«Слушай, вы компрометируете девушку, и на ней не женитесь. Это безобразие!» — сказал я раз Павлову. «Хорошенькая девушка, которой деньги платят», — ответил мой саркастичный друг.

Что правда, то правда: журнал мне давал в три раза больше, чем школа.

Работать в журнале было трудно, но приятно. Я избрал себе в это время новую специальность — агиографию — жизнеописание святых. Перед современной агиографией стоит трудная задача: соединить историчность и научность (очистив жития святых от легендарности и loci communes — общих мест) с мистической, религиозной окрыленностью. Изучая жития святых, я нашел, что это вполне возможно. Мои статьи появлялись за подписями других сотрудников журнала, потому что редактор всегда должен был быть готов указать, кто именно автор статей.

Первой статьей этого цикла и вообще первой моей статьей, появившейся в печати, была статья о Святителе Николае, архиепископе Мир Ликийских, напечатанная в декабрьском номере журнала за 1956 год. Когда-то на Западе в ХVIII веке дело исправления и очищения житий святых начали отцы баландисты (монашеская школа, специализирующаяся на агиографии) и продолжают эту миссию до сих пор.

У нас со времен Святителя Димитрия Ростовского (ХVIII век) никто за это никогда не принимался. У католиков при Папе Иоанне XXIII была предпринята широкая ревизия житийной литературы. Хотели освободить агиографию от элементов апокрифичности и впали в другую крайность: вместе с водой выплеснули из ванны ребенка — деканонизировали тех святых, в житии которых имеются элементы апокрифа.

Я являюсь автором статей о житии четырех наиболее «апокрифичных» святых: Святителя Николая, Великомученика и Победоносца Георгия, Алексия — человека Божия и бессребреников Косьмы и Дамиана. Я проанализировал в связи с этими статьями весь исторический материал и твердо убежден в том, что жития эти в своей основе безусловно историчны, точно передают колорит эпохи и составлены во время, близкое к жизни святого, по свидетельствам современников. Элементы апокрифичности, внесенные позднее, легко устраняются, не нанося никакого ущерба основному историческому фону. Создание новых Четьи-Миней, в которых строгая научность должна сочетаться с глубоким психологизмом, при религиозном трепетании художественной кисти — одна из актуальных задач, стоящих перед богословской мыслью.

К сожалению, я мог лишь в очень малой степени послужить осуществлению этой задачи, так как мне непрестанно приходилось отвлекаться для выполнения других заданий, а вскоре злободневные вопросы церковной политики увлекли меня совершенно в сторону от этого, близкого моему сердцу делания. Пришлось передать воплощение и этой задачи, как и многих других, в руки грядущих поколений.

Впрочем, должен заметить, что далеко не все жития святых содержат апокрифические элементы. В частности, мне пришлось посвятить статьи пятерым угодникам, жития которых выдерживают самую строгую научно-историческую критику: жития Блаженной княгини Российской Ольги, великомученицы Анастасии Узорешительницы, преп. Михея Радонежского, Святителя Филиппа, Митрополита Московского и Святителя Амвросия, архиепископа Медиоланского.

Сразу же после начала моей работы я столкнулся с «чудищем, которое обло, озорно и лает», — с цензурой. Если цензура простерла свои «совиные крыла» над всей русской литературой, то «Журнал Московской Патриархии» страдал от нее вдвойне, втройне. Как только статья попадала на редакторский стол, сразу начиналось ее «хождение по мытарствам». Первоначальными цензорами были работники редакции. Они цензуровали статью особенно строго. Прежде всего с политической стороны по принципу «как бы чего не вышло», затем со стороны ортодоксально-консервативной.

У страха глаза велики: всюду и во всем им чудилась ересь (опять по принципу «как бы чего не вышло» — Патриарх будет недоволен, профессора из Академии напишут донос и т. д., и т. д.). И наконец, правка стилистическая: всякое смелое выражение, всякий яркий эпитет немедленно вымарывался; стиль переделывался, блекнул, становился вялым, серым, необыкновенно скучным.

«Какой вы живой человек в разговорах, Иван Николаевич, и какой мертвец в своих статьях», — сказал однажды Павлову о. Димитрий Дудко. Он был прав.

Кастрированная таким образом статья поступала в Совет по Делам Русской Православной Церкви. Там третьестепенный чиновник из работников КГБ, имеющий о литературе и о богословии такое же представление, как мы все о высшей математике, снова марал, снова вычеркивал, снова исправлял. Придирки цензуры были совершенно фантастичны. Так, нельзя было цитировать, конечно, никакие заграничные источники. Но что более удивительно — нельзя было ссылаться и на советские источники, на книги, изданные в СССР: «Что ж, выходит, что мы работаем на вас?» — говорил чиновник. Изумительная логика!

И конечно, тот же принцип: «как бы чего не вышло». Так, например, цензура зарезала мою статью о шведской церкви из-за… короля Эрика XIV. «Там какой-то сумасшедший король, а вдруг они обидятся!» Из статьи о Святителе Николае был вымаран абзац, в котором говорилось о различных церквах, посвященных Святителю Николаю в Москве, так как этих церквей сейчас нет. Из статьи о Святителе Филиппе был вычеркнут абзац, в котором рассказывалось о его трудах по благоустройству Соловецкого монастыря. Опять-таки по тому же принципу: «А вдруг читателю придет в голову мысль: а где же теперь все это?»

Статья о княгине Ольге оканчивалась абзацем, который начинался словами: «На какую высоту вознесло христианство женщину». Далее приводились примеры святых женщин и Той, которая вознесена выше херувимов и славнее без всякого сравнения серафимов. И заключительная фраза: «Как радостно нам, что у истоков Русской Церкви также стоит мощная фигура отважной, боговдохновенной женщины». Вычеркнули. Согласно официальной идеологии, христианство только и делало, что унижало женщину.

Наибольшие хлопоты были со статьей о Святителе Филиппе. Как известно, Сталин боготворил Ивана Грозного (видимо, чувствуя родство душ с ним), хотя и критиковал его в беседе с артистом Черкасовым за «излишнюю мягкость» (sic). В известной кинокартине Эйзенштейна в соответствии с этим, вопреки всякому историческому правдоподобию, Митрополит Филипп изображен страшилищем, которое ополчается против прогрессивного и чуть ли не кротчайшего государя. Наши умники из «Журнала» (особенно один, молодой человек, только что окончивший Академию) начали переделывать статью в этом роде, так что я в конце концов сказал: «Ну, давайте напишем, что Митрополит Филипп убил Ивана Грозного. Может быть, это вас устроит?»

Анатолий Васильевич, к его чести, стал на мою сторону. В конце концов, было решено отправить статью в цензуру примерно в таком виде, в каком она вышла у меня из-под пера. Однако цензор, которого еще не коснулись веяния эпохи «позднего реабилитанса», вытаращил глаза. «Как, о Митрополите Филиппе? Против Грозного? Об этом не может быть и речи». Спас дело я. Немедленно отправился к одному из своих приятелей, достал журналы: «Вопросы истории» и «Ученые записки» одного из институтов, в которых говорилось о нелепости идеализации Грозного. Статья была спасена.

Как я говорил выше, мне приходилось писать статьи на актуальные темы. Из них упомяну о двух статьях: «Жертвенная любовь», написанная к 80-летию освобождения Балканских славян, что мне дало возможность погрузиться в газеты и журналы прошлого века (мое любимое занятие), и большая статья в два печатных листа, появившаяся в качестве редакционной: «Первосвятитель Русской церкви (к 80-летию Патриарха Алексия)». В течение месяца я сидел в Библиотеке им. Ленина, перелистывая старые журналы, издававшиеся в местах, где служил когда-либо Патриарх: в Пскове, в Туле, в Новгороде. Здесь открылись для меня странные вещи: преданный советской власти Патриарх был, оказывается, ярым монархистом (слова: «преданность престолу», «благочестивейший монарх» — попадались в его проповедях и статьях буквально на каждой строке), строгим консерватором (поклонником Каткова и Победоносцева), хотя, как аристократ и выходец из европейски культурной семьи, он всегда держался в стороне от черносотенцев и от всего одиозного и экстравагантного, в каком бы то ни было смысле. Примерно такой же линии держался Патриарх и в советское время: сотрудничество с советской властью на почве патриотизма, строгой лояльности, официальной вежливости, но без всякой одиозности: никаких доносов, якшания с МГБ, негласных контактов.

Здесь, в читальных залах Библиотеки им. Ленина, для меня стала открываться душевная драма этого высокопоставленного человека, которого я знал с детства. О многом говорят факты, как будто случайные, никому не известные. Вот, например, перед нами журнал «Новгородские церковные ведомости» за 1917 год. Правящим архиереем в Новгороде был в те времена Митрополит Арсений (Стадницкий) — один из трех кандидатов на патриарший престол, которого семнадцатый год застал в Москве. У него было два викария: епископ Хутынско-Новгородский Алексий и епископ Белозерский Иоанникий, проживавший в Кирилло-Белозерском монастыре, который был зверски расстрелян около монастырской ограды. Епископ Алексий мог ждать ежедневно подобной участи. Затем два ареста в период 1917-1920 гг., дважды под судом — лишь случайно приговор оказался условным. Затем в Питере викарием Митрополита Вениамина, арест Владыки Митрополита, угрозы в адрес епископа Алексия, вынужденное снятие запрещения с протоиерея Введенского, петроградская автокефалия, ссылка в Семипалатинск. Но это все только цветочки. Что было в тридцатые годы, — как должен был чувствовать себя тогда сын камергера, брат эмигранта, потомственный дворянин, псковский помещик, воспитанник Катковского лицея, митрополит? Под каким Дамокловым мечом он жил годами? И каким самообладанием, выдержкой надо было обладать, чтобы в те времена спокойно, с достоинством управлять остатками епархии, служить в прежней величавой манере, произносить изящно отделанные, спокойные проповеди?

Я написал статью о Патриархе абсолютно искренно, нигде не допуская фальшивых нот, лишь умолчав о наиболее одиозных политических моментах. Когда я оканчивал статью, мною овладело еретическое намерение. «Скажите, — сказал я редактору, — что если чуть-чуть приоткрыть завесу над тем, как проходило воссоединение униатов на Западной Украине в 1946 году? Патриарх ведь не знал о многих аспектах этого воссоединения». «Что вы, что вы? — замахал руками, смеясь, редактор. — Приоткрыть ни в коем случае. Прикрыть. Пожалуйста, сколько хотите!»

Мое сотрудничество в журнале было неплохим уроком смирения. «Негласный сотрудник», я играл роль «бедного родственника». Никем не апробированный, никому не известный, я являлся в журнал раз в месяц. Здесь, сидя в прихожей вместе с Шурой, уборщицей, я ожидал, когда выйдет ко мне Анатолий Васильевич. Изредка выходили ко мне также и другие сотрудники журнала. Из сотрудников журнала, кроме Павлова, очень колоритен был Иван Николаевич Хибарин, потомок старой дворянской династии. Европеец. В юности он много раз бывал в Англии, еще во времена Виктории, блестяще владел английским, гостил в замках. В советское время, чудом уцелев от ареста, он был научным сотрудником в одном из научно-исследовательских институтов (по образованию он биолог). В сороковые годы, побывав преподавателем в семинарии, он затем кинул якорь в редакцию журнала. Он был незаменим как научный консультант — это была живая энциклопедия, — однако в качестве автора статей он был очень слаб.

Уржумцев, молодой человек, окончивший Ленинградскую Духовную Академию, но не имеющий возможности стать священником ввиду природного порока — сильного заикания. Усердный, прилежный чиновник, однако совершенно лишенный литературных способностей. И молодая тогда еще дама Наталья Ивановна — аспирантка-историк из Московского университета, выгнанная за свои религиозные убеждения и нашедшая приют в журнале, — таков был состав редакции.

Люди порядочные, абсолютно честные, не причастные ни к каким грязным делам, притом глубоко религиозные, — они, однако, не были литераторами. Приходилось иметь негласных сотрудников (я не был единственным).

* «Нарастание ограничений в конце концов привело к острому конфликту даже с митрополитом Крутицким и Коломенским Николаем, наиболее часто используемым властями в различных внешнеполитических акциях. В августе 1952 г. из отдела пропаганды и агитации ЦК к Г. Маленкову поступила записка о том, что «Николай публикует в „ЖМП“ свои богословские проповеди, которые сеют среди верующих пессимизм, мракобесие, не содержат призывов к бодрости, к самоотверженному труду на пользу родине и на укрепление мира». В своей беседе с митрополитом Г. Карпов поднял этот вопрос. Реакция Владыки оказалось крайне резкой. В его письменном ответе в Совет заявлялось, что произведенное внушение «недалеко от замысла сделать меня врагом своего народа, … лишить меня свободы церковного слова». В знак протеста митр. Николай ликвидировал в журнале отдел проповедей, хотя продолжал ежедневно произносить их в храмах Москвы. Видимо тяготясь некоторыми своими функциями, он неоднократно ставил вопрос об освобождении от участия в работе Всемирного Совета Мира» (из книги историка Михаила Шкаровского «Православие при социализме», из главы «Государственно-церковные отношения в 1945–1964 гг.»)

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)


Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: