Ахилла

Предлагаем вашему вниманию новый проект «Ахиллы» под названием «Россия, РПЦ, война». Мы задали некоторым клирикам РПЦ — как нынешним, так и бывшим — несколько вопросов на указанную тему. Авторам предоставляется право отвечать как под своим именем, так и анонимно или под тем псевдонимом, под каким автор уже публиковался на нашем сайте.

Мы приглашаем ответить на эти вопросы и других священнослужителей, связанных с РПЦ сейчас или в прошлом, но одно условие у нас остается то же, что и раньше: публиковаться можно анонимно, но редакция должна быть уверена наверняка, что текст принадлежит реальному человеку. Тексты от анонимного «клирика» приниматься не будут, чтобы избежать «сочинений на свободную тему».

Вопросы можно скачать по ссылке или посмотреть на сайте в разделе «Проекты».

Адрес для ваших ответов прежний: ahilla.ru@gmail.com

Используйте для ответов наши вопросы, но поощряется и свобода творчества, можете добавить от себя то, что считаете нужным, или опустить ответы на те вопросы, которые вам не подходят. Текст по возможности лучше писать цельно и развернуто, а не в стиле скучной анкеты «на краткий вопрос — краткий ответ общими словами».

Если вы мирянин — нынешний или бывший, — то вы тоже можете прислать нам свои ответы, опустив вопрос «канонического статуса» и заменив, где нужно, в вопросах «клирика» на «мирянина». Миряне могут писать анонимно.

• Священник Иоанн Подмосковный: «Война — однозначное зло». Новый проект «Ахиллы» «Россия, РПЦ, война»

Сегодняшний автор — Федор Людоговский, регулярный автор «Ахиллы» с самого начала существования сайта:

Я был клириком РПЦ МП с 2008 по 2020 годы (при этом с 2008 по 2013 — клириком Покровского храма МДА, с 2014 по 2020 — сверхштатным клириком Московской городской епархии, 8 октября 2020 был лишен сана).

Что касается моего нынешнего мировоззрения, то атеистом и тем более материалистом я не стал. Однако слово «агностик» здесь тоже не очень подходит. Возможно, мои нынешние взгляды и практики следует назвать интегральной духовностью. Мне не очень нравится это выражение, да оно и недостаточно конкретно, но это лучшее на сегодняшний день, что я могу предложить. См. также мой ответ на следующий вопрос.

Вы ушли из РПЦ до или после 24 февраля 2022 г (если ушли)? По какой причине, сами или вас «ушли»? Если остались — почему, как вы себе это объясняете?

И я ушел, и меня ушли — оба ответа будут верными. Осенью 2016 года, осознав случившееся со мной выгорание, я уведомил настоятеля, что служить буду реже; мне также удалось избавиться от обязанности совершения еженедельных крестин. В таком — довольно комфортном — режиме я служил два с небольшим года. С января 2019 года я фактически перестал служить в моем храме — настоятель, по всей видимости, во мне не нуждался, а сам я не напрашивался. Осенью того же года я уехал с семьей в Словакию, не уведомляя об этом приходское и епархиальное начальство. А еще год спустя я был лишен сана по решению церковного суда — формально, насколько можно понять, за оставление места служения и за коучинговую практику, но в реальности, как я предполагаю, за мое открытое письмо патриарху Кириллу, опубликованное в августе 2020 года и относящееся к тогдашней ситуации в Беларуси.

Такова внешняя канва событий. Но внутри меня тоже происходили важные процессы. Я крестился и пришел в церковь в самом начале 1990-х — и оказался в довольно консервативном приходе. Постепенно мои взгляды менялись в сторону большей свободы и меньшего буквализма. В какой-то момент (вероятно, примерно в 2018-2019 гг.) я понял, что не могу верить так, как верил раньше. Мне стало тесно в христианском мифе (употребляю здесь слово «миф» не как ругательство, а как культурологический термин). И я все больше ощущал, что не могу проповедовать с амвона то, что положено, не могу, не кривя душой, произносить привычные слова молитвословий. Так что хотя лишение меня сана с формально-юридической точки зрения представляется мне беззаконным деянием, вместе с тем надо признать, что я и в самом деле уже не мог выполнять функции православного священника. (Подробнее о моей внутренней эволюции и о моем нынешнем мировоззрении можно прочесть вот в этих моих публикациях на «Ахилле»: «Я благодарен патриарху Кириллу за то, что он лишил меня сана», «Како веруеши? Часть 1» и «Боговоплощение vs богораскрытие (Како веруеши? Часть 2)».)

Если вы ушли до 24 февраля 2022 г. — как вы думаете, остались бы вы в РПЦ после этого числа, если бы продолжали быть клириком?

Если бы я каким-нибудь образом и оставался клириком к моменту начала войны, то, думаю, в первые же недели или даже дни я бы перестал служить и, возможно, постарался бы публично дистанцироваться от РПЦ. Впрочем, я не герой — и я это прекрасно знаю. И именно поэтому я уехал из РФ, как только смог, — чтобы не оказаться в том положении, когда будет необходим героизм.

Как вы сравните РПЦ (Церковь) времен, когда вы пришли в нее впервые осознанно, когда стали клириком и в последний год? Что-то изменилось и как?

Как я уже сказал, я пришел в церковь в самом начале 1990-х. Наверное, это была уже не та церковь, что за пять-семь лет до того: в нее хлынуло огромное количество неофитов наподобие меня и моей родительской семьи. Конечно, ситуация менялась и дальше. РПЦ окончательно вышла из подполья, она стала заметной силой в обществе. Строились храмы и, что для меня гораздо важнее, издавались книги — в том числе вполне хорошие и серьезные. Сан я принял в 2008 году — в год начала «медведевской оттепели». Меньше чем через два месяца после моей пресвитерской хиротонии скончался патриарх Алексий II и воцарился Кирилл. Будучи тогда все еще достаточно традиционных и консервативных взглядов, я несколько побаивался его как либерала. Но первые его шаги показались мне вполне разумными и человечными (в заметке «За что я благодарен патриарху Кириллу» я объяснил свою позицию), а создание Межсоборного присутствия, казалось, сулило начало новой эпохи. Но шло время, и происходили разные события, которые заставили меня смотреть на РПЦ со все возрастающим удивлением, возмущением, а затем — и отчуждением. Это, конечно, и скандал с нанопылью в патриаршей квартире в Доме на набережной, и реакция священноначалия и мирян на панк-молебен, и многое другое. Церковь все больше проявляла себя как репрессивная сила, которая, впрочем, готова изо всех сил служить государству в качестве идеологической обслуги. В начале 1990-х все это казалось невозможным, невероятным.

С другой стороны, теперь, оглядываясь назад, понимаешь, что многие из нынешних пороков РПЦ имелись и три десятка лет назад, и больше. То же касается и некоторых персон. К примеру, не так давно либеральная фейсбучная общественность возмущалась роликом, где прот. Артемий Владимиров высказывается в поддержку войны. Но я послушал — и, по большому счету, не услышал ничего нового. Примерно те же вещи он говорил и в начале 1990-х. Просто тогда я и другие его прихожане слушали все это, раскрыв рот, словно какую-то неземную мудрость — но с тех пор мы, хочется верить, несколько поумнели. А о. Артемий остался таким же, каким и был.

Вопрос, который волнует многих: РПЦ после 24 февраля — все еще Церковь или нет? Была ли она Церковью Христа до этого числа? Что в вашем понимании вообще «быть Церковью»? Для вас РПЦ — это единое понятие или совокупность разных реалий, о которых нельзя говорить однозначно и сразу обо всех?

Призна́юсь, я теперь уже не могу мыслить в таких категориях: что́ есть церковь, что не есть церковь, какая церковь правильная, а какая не очень, есть ли где-то благодать, совершаются ли (обратите внимание на это -ся!) таинства или нет, действительны ли они, действенны ли… — все это для меня какая-то схоластика, не имеющая отношения к жизни. С моей нынешней точки зрения церковь — это вся вселенная, вся совокупность всех мыслимых миров, всех живых существ и неживых предметов, от инфузории до голубого кита, от фотона до галактических суперкластеров. Бог — он везде и во всем (собственно, и христиане не будут с этим спорить), просто где-то он виден и проявляется более явно и ярко, где-то менее. Но даже и это — бо́льшая или меньшая проявленность — зависит не столько от «объективной картины», сколько от взгляда смотрящего.

Но я все же попробую воспользоваться подсказкой, содержащейся во второй части вопроса. Если говорить именно об РПЦ, то на нее, конечно, можно смотреть по-разному. Можно смотреть на нее как на религиозную организацию федерального масштаба. Тогда, конечно, это пропутинская организация, которая даже в своей риторике (не говоря уже о реальных делах) весьма далеко отошла от Евангелия и часто прямо противоречит ему. Это организация, которая обладает достаточно большими активами. При этом несомненной (и, возможно, главной) ценностью и целью для нее является служение государству в обмен на материальные бонусы.

Но чем ниже мы будем опускаться по ступеням этой иерархической организации — на уровень митрополии, епархии, благочиния, прихода, конкретного священника и собирающихся вокруг него мирян, на уровень семей и отдельных людей — тем, вероятно, больше и чаще мы будем видеть что-то живое, человеческое и даже христианское.

Так что жизнь в РПЦ местами есть, но в целом как организация она вызывает ужас и отвращение.

Что вы ждали от клириков РПЦ после 24 февраля (если вы уже вышли из нее до этого числа)? Что вы ждали от себя и что вы сделали с 24 февраля и до сего дня (если вы еще были или остаетесь клириком РПЦ)?

По правде сказать, не ждал никаких особенно ярких проявлений. Т.е. с одной стороны я не ожидал увидеть каких-то ярких антивоенных выступлений (особенно после того как пострадали многие клирики, подписавшие в сентябре 2019 открытое письмо в защиту фигурантов Московского дела); с другой стороны, я надеялся, что и явной пропаганды войны тоже не будет. Как видим, в обоих случаях я ошибся. Были и антивоенные выступления, и новое коллективное открытое письмо в марте 2022 года, но также была и есть милитаристская пропаганда со стороны служителей РПЦ.

• «Изнутри церкви это такой прорыв»: священники — о своем письме в защиту фигурантов московского дела

Ну а что касается меня, то на тот момент я уже не был клириком и находился за пределами РФ.

Какова судьба РПЦ после войны, ваш прогноз?

Судьба РПЦ тесно связана с судьбой РФ, с тем режимом, который там установится. Если через два-три года там будет что-то вроде Северной Кореи (т. е. абсолютно замкнутое нищее тоталитарное государство), то РПЦ, конечно, будет и дальше выполнять функции идеологической обслуги и пойдет по этому пути настолько далеко, насколько потребуется. Если же нынешний режим рухнет и на его обломках каким-то чудом сформируется что-то более человечное, то и РПЦ, вероятно, несколько сдаст назад. Но при этом, думаю, она утратит свои нынешние позиции, потеряет бо́льшую часть своего нынешнего влияния и будет выглядеть и действовать гораздо скромнее. Однако на возвращение к какой-то условной нормальности хотя бы в рамках мирового православия ей понадобятся годы, а может, и десятилетия.

Где был Бог 24 февраля и после? А может, и раньше?

Это один из тех вопросов, которые более не кажутся мне осмысленными. Бог был там же, где и всегда: везде и нигде. Если же говорить о теодицее, то у меня здесь нет готового ответа. Но мне представляется, что эта проблема кажется неразрешимой именно потому, что на Бога мы смотрим как на человека, как на личность, да к тому же еще и пытаемся втиснуть его в свою бытовую логику. Думаю, это тупиковый подход.

Ваши чувства, эмоции 24 февраля и в течение года? Ваше отношение к войне?

Первые две недели я был раздавлен, расплющен. Я целыми днями читал новости в телеграме, каждый раз ложился спать с мыслью: только бы Украина продержалась и в эту ночь! Потом постепенно произошло привыкание. Вроде бы к таким вещам нельзя привыкнуть (нельзя — в этическом плане); но психика не спрашивает нас о наших этических воззрениях, она адаптируется как может, включает защитные механизмы (у каждого человека они свои) и пытается как-то выжить. Сейчас я, по правде сказать, стараюсь держаться от военных новостей как можно дальше. У меня семья, мне нужно работать, я не могу себе позволить сойти с ума. Да и не вижу я пользы в том, чтобы постоянно раздирать душевные раны. Но, разумеется, я желаю Украине выстоять, победить, добиться справедливого мира, а затем — восстановить страну, вступить в Евросоюз и стать экономически развитой демократической страной, соблюдающей права всех своих граждан и выстраивающей уважительные и взаимовыгодные отношения со своими соседями. Кроме, возможно, одного соседа, который, как видим, оказался не способен к цивилизованному общению.

Ваши близкие, семья на чьей стороне в войне?

Ближайшие мои родственники не поддерживают войну. Что касается более дальних родственников (а их не один десяток), то кто-то, как я догадываюсь, занимает позицию наподобие нейтральной: мы, конечно, за мир, но как оно там на самом деле и кто виноват — мы этого не знаем, да и не очень-то хотим знать. Впрочем, я стараюсь не вести разговоры на эти темы с теми, в чьем отношении не уверен. Есть среди родственников те, кто однозначно считает агрессию со стороны РФ безумием и преступлением. Равно как есть, к сожалению, и те, кто эту агрессию одобряет и поддерживает.

Как вы оцениваете состояние российского государства и общества за прошедший год (изнутри или со стороны)?

Насчет состояния — даже не знаю, как это описать. Одичание, провал в архаику. Кровь, пот, слезы, страх, грязь, кал, звериный оскал — все это вместе. Что тут еще сказать? Честно говоря, затрудняюсь подобрать нужные слова.

Все случилось внезапно или подготавливалось годы? Если последнее — в чем это проявлялось?

Война для меня была неожиданностью. Ну то есть нельзя сказать, что сама идея войны была чем-то ошеломительно новым. Но вот что до этого на самом деле дойдет — в это я не мог и не хотел верить. Однако общая тенденция была очевидна задолго до прошлого года. В каком-то смысле мне «все стало ясно» 24 сентября 2011 года, когда Медведев сказал, что не планирует выдвигаться на второй срок. Тогда я понял, что Путин власть не отдаст никогда и что для ее удержания он пойдет на все. И примерно тогда же мне стало понятно, что, как говорится в старом анекдоте, «ехать надо».

Если вы уехали (давно или недавно), можете рассказать, как жители той страны относятся к русским, к войне и роли России в ней?

Мы живем в Словакии, в городе Банска Быстрица в центре страны. Я считаю важным отметить, как в этой ситуации ведет себя словацкое государство. Мне видится, что оно ведет себя очень здраво и может в этом плане подать пример некоторым другим странам. С одной стороны, в отношении агрессии РФ против Украины здесь нет никаких полутонов: это однозначно осуждается, Украине оказывается посильное содействие, в том числе военное, украинских беженцев принимают и, насколько позволяют ресурсы и логистика, оказывают им помощь. При этом нет никакого шельмования граждан РФ — как уже проживавших в Словакии на момент начала войны, так и тех, кто прибывает в страну сейчас. Получить ВНЖ стало технически сложнее, это правда; тем не менее, и в этом году, как и в прошлые годы, граждане РФ поступали на учебу в словацкие университеты и на этом основании получали ВНЖ для себя, а иногда и для всей своей семьи.

Что касается словацкого общества, то оно в значительной степени русофильское, к Украине же, как к восточному соседу, многие, насколько я могу судить, не испытывают таких уж теплых чувств. Но, несмотря на это, я бы описал позицию некоторых моих новых соотечественников примерно так: Путин, конечно, красавчик, да и украинцы — не ангелы, но устраивать войну?! Нет, это не метод, так нельзя.

Но одно дело — мнения и воззрения, а другое — реальные поступки. С самого начала войны я вижу деятельную помощь украинцам со стороны жителей нашего города. И часто это именно инициатива снизу: в то время как государственные (краевые, городские и т. д.) учреждения не всегда способны действовать достаточно быстро и в соответствии с реальными нуждами беженцев, местные жители (при участии, кстати, как украинской, так и русской диаспоры) нередко сами организуют помощь и работают на волонтерских началах.

Намерены ли вы уехать из России или вернуться в нее (если уехали раньше) в ближайшее время или после войны?

Я уехал в сентябре 2019 года. Когда мы уезжали, то представляли себе, что будем приезжать в Москву каждый год, чтобы видеться с родственниками и проводить лето на нашей подмосковной даче. Но, не говоря уже о том, что билеты на шестерых человек оказались нам не по карману, так еще и начался ковид, потом война… Так что в Москве я пока что не был, и, понятное дело, в ближайшее время прилетать не планирую. Что же касается более отдаленных перспектив, то, конечно, мне хотелось бы приехать в родной город — но уже в качестве гостя. И мне трудно себе представить, что́ же такое может произойти, что я вдруг вернусь в РФ и буду жить там, как прежде. Зарекаться не буду, но пока что для меня такой сценарий не выглядит реалистичным.

Какие у вас надежды на ближайшее будущее России и ваше, вашей семьи?

Ближайшее будущее России мне видится в довольно мрачных тонах. Иногда ловишь себя на мысли: вот скоро «все это» закончится — и снова все будет, как раньше. Но нет, это невозможно. Как раньше — не будет. По всей видимости, мы видим конец России. По меньшей мере, той России, которая возникла в 1991 году. Но не исключено, что это конец всей ее тысячелетней истории. Конечно, территория никуда не денется, она будет в юрисдикции одного или нескольких государств, на этой территории будут жить какие-то люди — но все это будет уже что-то совершенно иное.

Что касается меня и моей семьи, то по меньшей мере до получения ПМЖ мы будем жить в Словакии. Хотелось бы также получить словацкое гражданство, но это несколько более отдаленная перспектива. Мы с женой работаем онлайн, так что к месту мы не привязаны, но нам нравится жить в Словакии, а потому навряд ли мы сменим место жительства в ближайшие годы. А вот дети наверняка со временем переберутся в другие страны — будут учиться, работать, да и просто жить. И отлично: у них, хочется верить, впереди еще целая жизнь. Да и я еще тоже не старый, у меня тоже много всяких планов и идей.

Что вы могли бы сказать украинцам, а что — россиянам?

Боюсь, мне нечего сказать россиянам. Когда я уезжал, я осознавал, что через некоторое время я перестану чувствовать это пространство. Вроде бы есть интернет, все можно читать, видеть, слышать, все доступно — но вместе с тем ощущаешь, что это уже нечто чуждое, непонятное, странное. Да, я знаю, что думают и чувствуют отдельные мои друзья и знакомые, остающиеся в РФ. Но если говорить о российском обществе в целом, то я его не понимаю. А потому лучше промолчу.

И, полагаю, я не тот человек, который что-то может и должен говорить украинцам. На самом деле, хотелось бы сказать многое, но это сейчас настолько неуместно, настолько несвоевременно, что я предпочту воздержаться. Единственное, что я могу сказать, — это повторить то, что я говорил на митинге в Братиславе в апреле 2022 года: «Я желаю Украине и украинцам мира. Точнее, сначала победы — а затем мира». Пусть так и будет.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

ЮMoney: 410013762179717

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: