Ахилла

Алексей Геннадьевич Мосин — доктор исторических наук, читает курс лекций на историческом факультете УрФУ. Основные направления его научных исследований: культура Урала, история рода Демидовых, историческая антропонимия Урала. Автор более ста научных и около двухсот популярных публикаций, нескольких книг и справочников. С 2009 преподавал на Миссионерских курсах при Ново-Тихвинском женском монастыре (Екатеринбург), которые в 2011 году были преобразованы в Миссионерский институт, заведовал кафедрой истории. В апреле 2017 года выступил на суде по делу Руслана Соколовского как свидетель со стороны защиты, из-за чего был вынужден подать заявление об увольнении.

Сегодня мы беседуем с Алексеем Мосиным в рамках нашего проекта «Исповедь захожанина».

***

Когда я впервые ощутил, что Бог есть

Я поехал на Вятку вдвоем с одной студенткой, это было в начале декабря. Свою спутницу я оставил в Вятских Полянах, а сам пошел через замерзшую Вятку на другой берег, оттуда уехал в Красную Поляну. Там у нас был знакомый старообрядец, наставник Федор Иванович, у него я набил рюкзак книгами и автобусом вернулся к берегу реки. Был уже десятый час вечера. Это был 1979 год, зима тогда была очень теплая, незадолго до этого прошли дожди. Я вышел на пустой берег, и меня охватил ужас. Дождь прошел, да еще подтаяло, в воде отражаются огоньки с другого берега и звезды. Ощущение такое, что тебе надо идти по воде — в валенках. А Вятка довольно широкая в этом месте. Дошел я примерно до середины реки и слышу: лед потрескивает. И тут я почувствовал, что ничего плохого со мной случиться не должно. Хотя в Вятке встречаются такие неприятные вещи, как промоины. Я вверил себя Господу Богу, и ничего — перешел.

Молодые историки и старообрядцы

Очень много мне дало общение со старообрядцами. Иногда в беседах с ними мы проводили 4, а то и 5–6 часов. Записывать нельзя — ни на магнитофонную пленку, ни ручкой, надо запоминать. Обычно мы работали по два человека. Задача более опытного археографа — вести разговор; тот, кто младше, старается как можно больше запомнить.

Мы попадали в совершенно другой мир. Глухое советское время, исторический факультет, промывка мозгов, конспектирование Маркса, Энгельса, Ленина, заучивание истории КПСС. А летом мы едем в экспедицию и погружаемся в XVII век. Особые отношения между людьми, особое отношение к книге, романтика поиска. Я ездил в такие экспедиции с 1976 по 1994 гг. В нашей работе нам помогало, что у старообрядцев есть представление, что книгу должны читать. Если книга у тебя лежит годами и ею не пользуются — это грех, поэтому отдай книгу тем, кому она нужна. Мы никогда не выдавали себя за верующих, у нас было железное правило — не обманывать. Мы говорили, что мы историки и нам интересно, как люди жили, все, что касается веры. Нам ведь на лекциях об этом не рассказывают. У них молодежь часто вела себя иначе, мы это наблюдали — с неуважением относились к старикам, интереса никакого не проявляли, а тут молодые люди не просто интересуются, а сами что-то знают и даже иногда могут ответить на какой-то вопрос.

Часто отдавали старые книги, там трудная печать, слова сливаются в одну строку. Стариковским глазам особенно трудно такой текст воспринимать, поэтому иногда мы совершали обмен — на более новые книги, XIX-го — начала XX-го вв., у нас их было больше и получить их было проще.

Пришли мы как-то к женщине, ей около 50-ти, она работает счетоводом, у нее много старообрядческих книг. И мы ее спрашиваем: у вас столько книг, а вы ими не пользуетесь, а она отвечает: ну вот, скоро выйду на пенсию… И действительно, выходя на пенсию, они все чаще ходят на службы, начинают много читать.

Когда мы начинали ездить, было впечатление иногда, что вот сейчас все заканчивается, что мы присутствуем при умирании старообрядчества. Ничего подобного! Воспроизводство традиции продолжается.

Крещение: когда внутренне готов

Крестился я очень поздно, в январе 2004 года. До этого у меня было несколько возможностей. В 1995 году я ездил во Владимир, работал там в архиве, а жил у художника Германа Перебатова. Герман был человек верующий и говорил мне: давай поедем в Боголюбов, ты окрестишься, это такое место! Но тогда я чувствовал, что к этому не готов. В 1999 году мы были в Чердыни, моя коллега там крестилась и говорила: «Алексей, пойдем, тоже окрестишься», и тогда я тоже чувствовал, что внутренне не готов.

В 2003 году меня избрали ректором екатеринбургского института духовной культуры им. Пушкина. Как-то я был на приеме у владыки Викентия, и я упомянул, что некрещеный. Он улыбнулся и сказал: «Так в чем дело? Надо окреститься». И в этот момент я и почувствовал, что действительно — надо, что сейчас я готов. Владыка мне сказал: приходите, я вас окрещу. Мне показалось неудобным его этим затруднять, тогда он сказал: у меня есть отец Феодосий, можете к нему.

Я сходил на огласительную беседу, а когда я пришел на крещение, там был другой священник, отец Владимир. Вместе со мной принимала крещение семья цыган. И вот о. Владимир решил всем собравшимся преподать урок. Указывая на цыган, он говорил, что вот, смотрите, они пришли сюда просто так, чтобы крестик висел, «не надо стоять как тумбочки на двух ногах», чуть ли не со свиньями проводил сравнение. И меня как-то так это поразило, покоробило… А потом он сказал: приходите завтра на службу причаститься, упомянул о том, что надо попоститься.

Причащение

Помню, что это было после Рождества, 10 января. Я пришел рано, отстоял службу. Народу на службе было много, я стоял ближе к дверям, и до о. Владимира было очень далеко. Мне показалось неудобным расталкивать народ, и я не причастился. Подумал: ладно, после этого еще одна служба, подойду после нее на причастие. Служил отец Феодосий. Тут я уже заранее встал в очередь. Уже поднесли лжицу к моему рту, а отец Феодосий спрашивает: «Вы все молитвы прочитали?» — «Какие молитвы?» (о. Владимир о молитвах не упоминал — может быть, считал, что это само собой разумеется, и я проявил некоторую самонадеянность…) — «Ну как же, вот эти, и эти». — «Нет…» — «Нельзя», — говорит отец Феодосий.

Плохо даже помню, как я выходил из храма. Самый светлый день моей жизни превратился в самый черный день. Я не знал, что дальше делать… Кто виноват — отец Феодосий? Не знаю, наверно, я во многом виноват. После этого я не исповедовался и не причащался 12 лет, хотя ходил, когда чувствовал потребность общаться с Богом в храме. Ведь с Богом можно общаться и не в храме.

Когда я начал работать в миссионерском институте, меня никто не спрашивал, исповедуюсь я, причащаюсь ли. А я ни перед кем не считал нужным отчитываться. Причастился я в позапрошлом году в Иерусалиме. Я к этому серьезно внутренне готовился, и это были действительно счастливые дни моей жизни. Погружение в Иордан, Вифлеем, Гроб Господень… И это тоже был один из тех случаев в жизни, когда я ощутил, что Бог рядом. Исповедался я в самолете, пока летели в Израиль, перед этим все прочитал, как положено. После этого я бываю на исповеди и причащаюсь, хотя и нечасто. Постоянного духовного отца у меня нет.

РПЦ и государство

Что касается РПЦ — это не совсем та церковь, которую бы мне хотелось видеть. Но мое мнение об этом во внимание не принимается — оно никого в РПЦ не интересует, и чем выше уровень церковной иерархии, тем меньше мое мнение кого-то интересует. Этим наша церковь все больше напоминает наше государство.

Я думаю, что самая большая беда для церкви — это дальнейшее сближение с государством. Я как историк говорю — в нашей истории это уже было, когда государство полностью подмяло под себя церковь, а церковь не должна быть частью государства. Она должна быть рядом с государством и должна быть от него свободна. В 1917 году была большая надежда, что в России будет именно такая церковь. Декрет об отделении Церкви от государства — один из немногих правильных декретов советской власти. На это быстро наплевали и забыли, советская власть стала вмешиваться в дела Церкви и диктовать, свободы церкви скукоживались как шагреневая кожа. Выводы не сделали — ни государство, ни церковь. Проявляется это во всем. Включаешь телевизор, а там патриарх принимает олимпийцев в храме Христа Спасителя — зачем это? Это профанация миссии. Недавняя хвалебная речь патриарха в адрес Путина — это же был позор. Эти примеры можно приводить до бесконечности.

И та история, которая произошла со мной год назад — тоже показатель того, что происходит с церковью.

Дело Руслана Соколовского

26 марта 2017 г. был митинг против коррупции на площади Труда в Екатеринбурге, там похватали с десяток молодых людей, среди них был сын моего друга. На следующий день был суд, на котором я присутствовал — я иногда хожу на такие суды — чтобы свидетельствовать, знать, что происходит, чтобы предавать это гласности. На суде был адвокат одного из ребят, Алексей Бушмаков. Он ко мне подошел после суда, сказал, что он адвокат Соколовского: «Я знаю, что вы человек верующий, а могли бы вы выступить на суде на стороне защиты и сказать, что вы думаете об этой ситуации?» Я согласился сразу. Конечно я думал, не отразится ли это на моей работе в миссионерском институте — меня эта работа устраивала, я считал, что занимаюсь важным делом и приношу некоторую пользу, и семью таким образом тоже могу поддерживать. Я был проректором по научной работе, заведовал кафедрой.

О Соколовском я некоторое представление имел, но его роликов не смотрел, понимал, что это совершенно не мое. Увидел их только накануне своего выступления в суде. Мне это не понравилось. Действительно, там были вещи, которые многими могли быть сочтены оскорбительными. Ну, молодой человек так понимает свободу. Тяжело все это слушать, я не стал бы, если бы мне не нужно было выступать в суде. Дело в том, что за это ему грозила уголовная статья и реальная отсидка.

Моя задача была простой — посмотреть на это дело глазами христианина — я специально не говорил здесь о православии. Мне задавали вопросы, я отвечал. Спрашивали, когда я смотрел ролики, почему я ими не оскорблен. Я сказал: «Мне 60 лет, и за моими плечами длинная жизнь, я много повидал и передумал». Я пересказал фрагмент из Евангелия от Иоанна, где к Христу привели женщину и сказали, что по закону ее следует побить камнями, а Он говорит: «кто без греха, тот первый брось в нее камень». Что Иисус сказал женщине, когда ее обвинители разошлись? «И я тебя не осуждаю. Иди и впредь не греши». Он не сказал ей — обещай мне, что больше не будешь грешить. Мне что, сказал я, предлагают бросить камень? Я не могу и не хочу этого делать.

Я говорил не с позиций Церкви. Я не представлял Церковь. Мне совершенно неважно, чтобы кто-то меня на это благословил. Я сам себя благословил в данном случае. Может быть, и Господь меня благословил, не знаю, утверждать не могу.

На следующий день я пришел в институт, шел к себе на кафедру, а напротив — кабинет ректора, Натальи Александровны Дьячковой. «Алексей Геннадьевич, можно вас на минуту? Вы знаете, ко мне обратился владыка Евгений (Кульберг, на тот момент — епископ Среднеуральский, викарий Екатеринбургской и Верхотурской епархии, ныне епископ Нижнетагильский и Невьянский — при. ред.), он меня спрашивает, что же это ваши сотрудники защищают Соколовского? Зачем вы туда пошли, Алексей Геннадьевич?» Я ответил, что меня пригласил адвокат Соколовского и что я не жалею, что туда пошел. Я не представлял Церковь, не представлял институт. «Ну как же, вы же здесь работаете…» — «Я и раньше работал и такие вопросы не возникали». — «Ну вы же понимаете, мы особый вуз, мы работаем при епархии… Владыка Евгений такой хороший человек… Он даже готов с вами встретиться…» — «Я вам могу сказать только то, что сказал на суде — я убеждений Руслана Соколовского не разделяю. Многое мне в том, что и как он делал — глубоко противно. Но ему грозит реальный срок. А я с этим не согласен. И меня удивляет позиция Церкви. Удивляет, что отец Виктор Явич показывал ролики своим прихожанам, и они по его наущению шли и писали заявления».

Некоторые коллеги за меня искренне переживали, считали, что меня подставили, охмурили, что меня, как искреннего человека, кто-то в это дело втянул. Нет, никто меня не охмурял и не втягивал. Более того — я адвокату Соколовского глубоко признателен за возможность исповедовать Христа. Но после этого камни полетели уже в меня. Ну, что делать, значит судьба такая, и пострашнее вещи с людьми случаются.

Наталью Александровну я спросил: и что теперь — я должен по каждому поводу, когда меня просят что-то прокомментировать или где-то выступить, брать благословение у владыки Евгения или у декана, отца Игоря? «Да!» — сказала она. Я видел, что она была напугана. Господин Кульберг может сделать все что угодно — прикрыть институт, например. «Мы работали восемь лет, — сказал я, — и вопрос так не ставился, вы знаете мои убеждения, они не сегодня у меня появились. Раньше ко мне претензий не возникало. Я понимаю, что институт не должен пострадать, что вы в сложной ситуации, я не хочу вас подводить. Давайте я сейчас подпишу заявление об увольнении по собственному желанию — с открытой датой».

И потом два месяца мы к этому вопросу не возвращались. Все шло своим чередом — ученые, научно-методические советы, заседания кафедры, защита курсовых и дипломных работ. И вот 7 июня в Горном университете проходит защита наших студентов (у нас они не могут защищаться — нет аккредитации). Все прошло благополучно, а потом Наталья Александровна мне говорит: «Алексей Геннадьевич, можно вас на минуту?» Мы зашли в соседнюю комнату. Ректор мне говорит: «Хочу поблагодарить вас. Столько лет мы с вами работали… Вы же написали заявление по собственному желанию, ведь это же был ваш выбор? Так вот, я ваше заявление подписала, сегодня последний день вашей работы в институте». Ну что ж, я принял к сведению: «И вам спасибо».

Я искренне за многое институту благодарен, кстати, за поездку в Иерусалим. Продолжаю общаться со многими выпускниками, студентами, некоторыми бывшими коллегами. Что меня покоробило — это то, что был нарушен закон, я мог бы это обжаловать. Заявление должно быть подписано за две недели до увольнения, и в этот день сотруднику это должны объявить. Я же этого ничего не знал. Это было некрасиво. Других претензий у меня к институту нет — ему надо развиваться, получать аккредитацию, общаться с церковным начальством. Каждый сделал свой выбор — я на таких условиях работать не могу.

Я редко когда в жизни чувствовал себя так свободно, как в тот день, когда выступал на суде в защиту Соколовского. И мне казалось, что Господь где-то рядом.

***

Как-то раз я разговаривал с одной верующей женщиной и сказал: ну мы же с вами христиане, а она — нет-нет, мы православные! То есть человек это как оскорбление воспринимает — христиане где-то там на западе, а мы православные! Когда меня спрашивают: а вы православный человек? — я не знаю, что на это отвечать. Православные люди все очень разные, и каждый православность понимает по-разному. Мне хотелось бы думать, что я христианин.

Все фото редакции «Ахиллы»

Читайте также:

•  За евангельский призыв — в черный список
• Чтобы не оскорбляться в чувствах — надо открыть Евангелие
• Историк Алексей Мосин: Я считаю, что это просто глумление над правосудием
• По собственному…

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: