Ахилла

Ответ на текст «Меня беспокоит тенденция критиковать все и вся».

***

«Иаков пробудился от сна своего и сказал: истинно Господь присутствует на месте сем; а я не знал!

И убоялся и сказал: как страшно сие место! это не иное что, как дом Божий, это врата небесные».

Иакову было страшно. Он не чувствовал ни радости, ни умиления, ни успокоения, ни «просветления». Ему было просто страшно. Его народ был благословлен, — но ему было страшно. Потому что он видел и чувствовал нечто, что лежит вне этого мира, — а как можно не бояться, когда это чувствуешь? Столкновение с сакральным, с действительно сакральным, а не с тем, что таковым назначено, — опыт иногда довольно травмирующий. Иакова в следующий раз травмировало буквально.

У современного человека очень много инструментов для того, чтобы сделать свое существование простым и спокойным. Больно — выпей таблетку. Скучно — включи компьютер. Мучают экзистенциальные вопросы — сходи в церковь. Там тебе сразу станет спокойнее, ты поймешь, что мир прост и понятен. Волноваться нечего. Удобная услуга по предоставлению «утешения душевного». «Храм должен быть у каждого человека», как горячая вода и электричество. Как и другие инструменты достижения комфорта. Удивительным образом христианство, тысячелетиями призывавшее смотреть поверх мирской суеты, стало одним из столпов «цивилизации прозака».

Но у тотального комфорта есть побочные эффекты. Во-первых, размывается та самая, подчеркнутая в известной сказке граница между легким и правильным (слова Дамблдора Гарри Поттеру: «Наступают тёмные времена, и всем нам придётся выбирать между тем, что правильно и тем, что легко» — прим. ред.).

Ведь брать на себя ответственность некомфортно. Легче её переложить. На государство, назначающее «преступников» и «жертв» в своих интересах. На самих «преступников», посмевших посягнуть на казенную «сакральность» и обвиненных по существующей только в России статье. На критиков, мешающих безмятежно «утешаться».

Во-вторых, комфорт — это наркотик. В одном польском фильме главный герой настолько увлекся созданием в своей квартире идеальной, тепличной среды, что бежал скандалить с соседями из-за малейшего шума и по часу разглаживал складку на штанах. Совершенно изводя, в итоге, и себя, и окружающих. Сейчас Сергея беспокоит критика, но никто не может поручиться, что с исчезновением критики исчезнет и беспокойство Сергея. И никто не предскажет, что же обеспокоит Сергея в следующий раз.

И, в-третьих, технические средства для обеспечения легкой жизни тоже имеют побочные эффекты. Обезболивающим можно отравиться, за компьютером — посадить зрение. А «утешительная» религия, похоже, начала вызывать у верующих стойкое ощущение неправильности: то ли службы слишком длинные, то ли ритуалы бестолковые, то ли со священниками что-то не то. Да и антиклерикальная сатира («Догма», «Молодой папа») все чаще задает вопрос: а не теряет ли христианство что-то важное и даже, возможно, главное, забывая, как боялся Иаков в пустыне?

В свое время Блейк написал (как раз по поводу подгонок Нового Завета под политическую конъюнктуру), что Иисус «проповедовал учтивость, смиренье, кротость, но не льстивость». И я искренне не понимаю, как можно говорить о каком-либо сплочении народа, если любое недостаточно льстивое высказывание кажется слишком громким и резким. Если публицист не может сказать «я». Если любая попытка воззвать к человеческим чувствам рассматривается как подрыв основ. Это не сплочение, это коммуналка, где каждый пытается сделать себе хорошо за счет других и считает, что соседи «раскачивают лодку«.