Истоки предательства церковной иерархии в период тоталитаризма

17 августа 2023 Александр Нежный
Просмотры: 1 935

Этот текст написан писателем Александром Нежным в конце девяностых годов прошлого века (прим. ред.).

Говорить об истоках в полном смысле и значении этого слова — значит принимать на себя нравственное обязательство спуститься в глубины русской истории — по крайней мере, до 17 века, до того трагического события в русской государственной, церковной и духовной жизни, которое записано в наших летописях под именем раскола старообрядчества. Во всяком случае, почти все сколько-нибудь значительные мыслители и писатели дореволюционной России согласно отмечают прогрессирующее ослабление духовнообразующего начала Церкви, ее все более и более умаляющуюся роль в христианском воспитании как народа, так и власти. Ссылка в этой связи на Владимира Соловьева стала уже словно бы общим местом, но нашей теме как нельзя более созвучны его слова: «Вот факт столь же бесспорный, сколько и печальный: власть духовная, носительница высшего нравственного начала в обществе, никакого нравственного авторитета в обществе у нас не имеет». Не учившийся в Гейдельберге, но обладающий беспощадно-трезвым и насмешливым умом безымянный простец в «Сказании о попе Савве» ту же мысль выразил несколько иначе: «А на што тебе, Саввушка, кондак, бл*дин ты сын и так».

Мне кажется, исторически более справедливо было бы сегодня вести речь о том, что катастрофа семнадцатого года всего лишь (хотя в этом «всего лишь» явственно звучит трагическая тема выпавших России и еще не исчерпанных ею испытаний) до предела выявила и обострила уже определившиеся внутри Церкви противоречия. Кровавый рубеж семнадцатого года разделил священнослужителей Русской православной церкви и в том числе — ее иерархию. Вставшие по одну его сторону добровольно избирали мученический венец и бессмертие, шагнувшие по другую — земное благополучие и грядущий позор. Митрополит Петроградский Вениамин (Казанский) был расстрелян; его викарный епископ Алексий (Симанский), будущий Патриарх, незадолго до гибели Вениамина предал его, в угоду власти восстановив в священнослужении раннее запрещенного митрополитом протоиерея Александра Введенского, в котором к тому времени вполне отчетливо проявился сознательный разрушитель Церкви.

Митрополит Петр (Полянский), законный местоблюститель Патриаршего престола, был расстрелян в Верхне-Уральской каторжной тюрьме 10 октября 1937 года; митрополит Сергий (Страгородский), будущий первый советский Патриарх, хоронит Петра на год раньше, сообщая с великим трудом пробившейся к нему делегации сибирских мирян и духовенства (цитирую по хранящемуся в Центральном архиве КГБ «Делу N 02455ф по обвинению Смирнова Константина, Петровых Иосифа и Кобранова Евгения по ст. 58 п.п. 10 и 11 УК РСФСР, т.1, письма к митрополиту Кириллу): «Владыко Петр скончался 11 сентября 1936 г. (Разговор происходит 25 января тридцать седьмого года. — А.Н.) Из поминовения его не делаем демонстрацию, принятием на себя местоблюстительства не идем на какую-то авантюру».

Такого рода трагические антиномии, в том или ином разрешении которых и есть, собственно, ответ о судьбе России, и составляют по преимуществу историю Церкви 20-30 годов нынешнего скорбного века. Отвратительный сервилизм — или непоколебимое стояние за Христа и Его Евангелие; нравственно немыслимая цена церковной организации — или ссылка, лагерь, расстрел; лукавая игра с дьяволом — или безусловная вера в Спасителя. Разумеется, в реальной жизни выбор был осложнен бесчисленным количеством обстоятельств как личного, так и общественного плана, многие из которых нам никогда не станут известны. В то же время нельзя не отметить, что существуют еще и некие мифы, призванные придать холодному расчету оттенок жертвенности, стремлению к личной власти — вид благородного пренебрежения своим именем, мысли о собственном благополучии — обличие вынужденного и тяжкого решения.

Арестованный в конце 1926 года в связи с попыткой епископов избрать Патриарха (Центральный архив КГБ, дело N Р-31639), митрополит Сергий (Страгородский), названный следователем ОГПУ «одним из активнейших членов церковно-антисоветской группировки», был освобожден в апреле 1927 г. ОГПУ чрезвычайно редко открывало перед священнослужителями дверь на волю. Вкогтившись в очередную жертву, советская тайная полиция методично домучивала ее непрерывной чередой тюрем, лагерей и ссылок, либо пускала ей пулю в лоб. А здесь против общего правила начальник 6 отделения секретного отдела ОГПУ Е. Тучков и уполномоченный 6 отделения А. Казанский подписали постановление об освобождении митрополита Сергия (Страгородского) «из-под стражи под подписку о невыезде из Москвы».

Месяц спустя был зарегистрирован собранный им «Патриарший Священный Синод», а в июле появилась Декларация об отношении Церкви к Советской власти. «Мы, церковные деятели … с нашим народом и с нашим правительством». Рассказывают, что будто бы Тучков поставил митрополита Сергия перед выбором: либо Декларация, либо расстрел нескольких епископов. Это чистой воды миф. Идею сотрудничества с большевиками митрополит Сергий высказывал и раньше — в том числе, и в пространной записке, направленной им Тучкову.

Кровавый же вал казней катил по России и после обнародования Декларации. Теперь, правда, появился новый предлог для тюрьмы и расстрела: несогласие с позицией митрополита Сергия.

Арестованный в 1930 году тверской священник Александр Левковский так говорил на допросе: «Декларация митрополита Сергия произвела на меня весьма отрицательное впечатление. Мое беспокойство усилилось еще больше, когда в октябре или же в ноябре 1927 года вышли его указы о Синоде, о поминовении гражданской власти и пр. Я решил порвать каноническое и молитвенное общение с митрополитом Сергием. Я понимаю, что мое церковное самосознание неприемлемо для Советской власти, но это меня не смущает, я готов понести наказание от Соввласти, лишь бы остаться честным перед Церковью — быть верным ей до конца». Его расстреляли летом 1931 года.

Беспощадную в своей точности характеристику митрополиту Сергию дал епископ Андрей (Ухтомский) в рукописи, озаглавленной им «О радостях митрополита Сергия» (Центральный архив КГБ, дело N Р-31639). Сергий всегда там, где власть и сила, — вот смысл разящего памфлета епископа Андрея. Так, в 1928 году епископ Андрей, человек трагической судьбы, несомненно искренний и значительный даже в своих заблуждениях, и — столь же несомненно — огромного религиозного вдохновения, с абсолютной точностью назвал главный соблазн, устоять перед которым не смогли митрополит Сергий и вслед за ним — священноначалие и едва ли не большинство клира Русской православной церкви вплоть до настоящего времени: соблазн империей.

В известном смысле можно воздать должное митрополиту Сергию. Он понял, что террор против Церкви не может быть бесконечным; что его неимоверная, тупая жестокость в конце концов из всеобщей превратится в избирательную; и что нарождающаяся Советская империя рано или поздно, в той или иной форме потребует от Церкви благословения и освящения. Свидание со Сталиным сентябрьской ночью сорок третьего года явилось для Сергия подтверждением мудрости избранной им позиции. Все прежнее уже не имело существенного значения. Побеждающий в великой битве коммунистический вождь наверняка сбросит опостылевшую и теперь уже ненужную ему маску и провозгласит себя тем, кто он и есть по сути: самодержавным монархом, повелителем половины земного шара, а трепещущую от ужаса и любви Советскую Россию — своей империей.

Губительный яд заворачивается при этом в поддельную золотую оболочку церковной пользы. Из отравленного имперским соблазном семени вырастает Московская Патриархия, представляющая собой уродливое воплощение и завершение основного исторического греха сложившейся в России церковной организации — ее сначала вынужденной, затем привычной, а потом уже и вполне искренней близости с государством. В советскую эпоху этой близости не мешает даже предельно откровенная антихристианская сущность государства. Своего рода классическим примером отступничества от Христа войдет в историю осанна товарищу Сталину, вдохновенно провозглашенная Патриархом и архиереями. Нам скажут, что наш горестный укор не учитывает обстоятельств места и времени. Может быть. Но вот уже в перестройку, когда позади остались моря крови и когда никто и ничто не угрожал жизни и благополучию архиереев, — они едва ли не с той же пылкостью клялись в верности государству и по праву верноподданных даже упрекали его в недостаточной к ним любви. 1 февраля 1990 года члены Священного Синода Русской православной церкви в доверительной беседе с А.И. Лукьяновым просили у партии и правительства подмоги в борьбе с греко-католиками, горько жаловались хорошему человеку: «Вроде верно служили, и за то, что верно служили, теперь оказались ненужными», — но вместе с тем объявляли себя непоколебимыми государственниками.

И это — священноначалие Русской православной церкви? Это Христос велел им идти к Председателю Верховного Совета СССР со словами, что они представляют «Церковь, которая всегда привыкла доверять власти»? Это Христос научил их ставить на место Бога медный кумир державы и внушать народу (митрополит Питирим, до недавнего времени — председатель Издательского отдела Московской Патриархии), что «для славян Отечество превыше всего»? Это Христос вдохновил митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна разбрасывать по России крысиный помет «Протоколов сионских мудрецов»?

Там, где в сумерках сознания возникает лжебог державы, — там непременно является ожесточенно-угрюмый национализм. Порабощенный и ослепленный им дух повсюду натыкается на сомкнувшихся в заговоре врагов. Такой подход неимоверно упрощает труднейшую задачу познания истории. Трагическую сложность цветущего бытия (если воспользоваться выражением Константина Леонтьева) он загоняет в узкие рамки своеобразного манихейства, наделяя при этом Россию безусловно белым цветом, а почти все прочие страны — столь же безусловно черным.

Нас пытаются уверить (совершенно произвольно толкуя при этом слова апостола Павла), что одна лишь Россия удерживает пришествие Антихриста. Столь пламенная убежденность не имеет, однако, никаких более или менее внятных духовных обоснований. Зато она вселяет в неприученных к духовной трезвости людей неоправданную гордость и даже чувство некоего религиозно-нравственного превосходства. Отсюда же по меньшей мере странная для священнослужителей ностальгия по коммунистическому прошлому, по КГБ, которого боялись, и партии, которую безоговорочно слушались. Их идол, их деревянный божок — держава, огромная, страшная, нацелившая на весь прочий мир тысячи ракетно-ядерных смертей. Их обольстило могущество, которое они отождествили с грубой силой и презрением к человеческой жизни. Они одурели от «Протоколов сионских мудрецов», книг Нилуса и «черной сотни». Их патриотизм вывернут наизнанку: овчиной наружу. Они любят государство, власть, гром победы раздавайся и генералиссимуса Сталина, которому только оборвавший его жизнь ж*до-масонский заговор помешал окончательно воплотиться в Константина Великого. Их православие — всего лишь подделка, муляж, драный подрясник, который они надели на своего идола. И новый храм Христа Спасителя, который, наплевав на действительные духовные нужды России, на деньги налогоплательщиков построит им власть, станет в их понимании обручальным кольцом, скрепляющим союз государства и Церкви.

Это строительство может быть истолковано как обобщающий символ измены Христу. И — я, по крайней мере, на это надеюсь — как внятный повод для осмысления и окончательного преодоления все еще царствующей лжи.