Ахилла

В рамках нашего проекта «Кто вы, альтернативные?» мы беседуем с бывшим клириком РПЦ (МП), а ныне епископом Архиерейского Совещания Российской Православной Автономной Церкви (АС РПАЦ) Игнатием (Душеиным).

***

Путь к вере

Родился Константин Душеин в 1968 году, в Перми, вырос на Урале, потом семья переехала в Калужскую область. Семья нерелигиозная, из «советской интеллигенции» — врачей и фармацевтов. В детстве Константина не крестили.

— В семье о религии никогда никто не говорил. Бабушка стала упоминать о Боге только после перестройки, когда это стало безопасно, хотя она была крещена еще до революции.

В армии Константин начал задумываться, «один ли он в этом мире, есть ли в нем что-то сверхъестественное»:

— Возник опыт спонтанной молитвы, непонятно еще, к кому обращенной. И когда оказалось, что это «работает», Кто-то слышит и отвечает, то возник интерес.

Тогда Константин принял решение: вернувшись, заняться всерьез решением этого вопроса.

В 1990 году стала появляться литература, которую он начал изучать, Евангелие было не достать, зато много было оккультной литературы. В Церковь — «в РПЦ (МП)» — пришел в 1991 году.

— Для большинства тех, кто хотел тогда быть православным, не было никаких альтернатив. Я не знал, что существует «разное» православие. Если бы я встретился с зарубежниками, то, возможно, мой опыт был бы иной.

В Обнинске открылся храм Бориса и Глеба, и Константин стал туда «захаживать».

— Стал ездить за литературой в Москву и Сергиев Посад, прочитал кое-что из святых отцов, конечно, огромное влияние оказал Игнатий (Брянчанинов) в те первые годы. В то время все только-только начиналось, первые брошюрки вышли: «Судьбы Божьи», «В помощь кающемуся». Потом «Приношение современному монашеству» — пятый том его сочинений. Возникли первые издательства. Евангелие тоже стало доступно. Этого, в общем, хватило, чтобы понять — это то, что я искал.

Духовное училище

После этого последовало поступление в Калужское духовное училище, в 1992 году.

— Мы оказались в специфической среде: училище только что открылось, мы — первый поток. А это всегда хорошо — нет еще сложившихся отрицательных традиций. В обычных семинариях, как я слышал, в то время уже имели место гомосексуализм, стукачество, а здесь все это только зарождалось на наших глазах. Преподаватели — местные попы — «никакие», ничего толком не знали, но хватало книжек. Учащиеся были в возрасте от 16 до 40, кто-то после армии и женитьбы, а кто-то — еще после школы. Среди учащихся была группа «интересующихся», и таких было большинство, но были и те, кто интересовался совсем другим – вечером через окно гулять. Нам было все интересно, ново, почти все были из неверующих семей — очень неплохая атмосфера была первые год-два. С радостью вспоминаю тот период.

Потом все стало меняться в худшую сторону, появился инспектор, выписанный из Троице-Сергиевой Лавры, который стал вводить свои порядки. Возникло доносительство, появились любимчики. Еще раньше возникла гей-тусовка. Склонные к такого рода «досугу» стали кучковаться вокруг определенных епархиальных священнослужителей, и это, возможно, ускоряло их карьерный рост. Хотя в то время церковную карьеру было сделать легко — был вакуум, любой кандидат в священники был востребован.

Это была компания, о которой все знали, и кто туда попадал — тоже понимал, куда попадает. Остальные учащиеся — почти все ребята после армии, поэтому у нас настроения были, как сейчас говорят, гомофобные. Над «этими» мы посмеивались, шутили и старались не пересекаться. Хотя приходилось быть в одном коллективе, но тогда у меня не было канонического сознания, что просто близко подходить не надо, как я сейчас это понимаю. Тогда было так: ты делай, что хочешь, это твои личные проблемы, от меня только подальше держись. Вечерами можно было услышать развеселые песни из «келий», где жили заводилы этих тусовок. Хотя в плане алкоголя, чего там говорить, благочестие у всех хромало.

Но воспоминания об этом периоде все равно хорошие — молодость, мы на пороге чего-то нового, неизвестного, как казалось, хорошего и замечательного.

Постриг и священство

Учеба в училище продолжалась с осени 1992 до начала 1994 — 4 января 1994 года Константина постригают в монашество.

— Когда я выбирал путь, то вообще не рассматривал брак как вариант, не знаю почему. Тем более это был такой период — начало девяностых — люди все свое время и силы тратили на прокорм семьи, а мне не хотелось посвящать этому свою жизнь. Так бывает: когда человек обретает смысл, главное, ему не хочется отвлекаться. Особенно это бывает в начале.

У меня не было монастырского устроения — просто интересовало монашество как род жития. Имя Игнатий мне выбрал тот, кто меня постригал — митрополит Климент (Капалин). Очевидно, было известно, что я люблю Игнатия (Брянчанинова), хотя имя мне дали в честь Игнатия Богоносца (но это был и его, Брянчанинова, святой). Имя было выбрано по моей вере и любви к святителю — это не изменилось и до сих пор, я так же люблю его и сейчас.

После пострига некоторое время я был экономом епархиального управления, в феврале меня рукоположили в иеромонахи и послали возвращать утраченный приход в селе Износки. Как сообщали тогда СМИ, местная община перешла под омофор Зарубежной Церкви. На самом деле, там было не так все страшно, просто местный поп РПЦ (МП), посланный туда как в ссылку, спился окончательно и сбежал, и активисты общины обратились в Суздаль, к Валентину (Русанцову) (митрополиту РПАЦ), а он прислал священника.

И вот Климент командировал меня туда с заданием вернуть заблудших овец в родной загон. Говорил, что на небольшой срок, только вернуть приход, но пробыл я там два года. Вернуть приход было несложно — новый батюшка уже понял, что за жизнь в Износках, и рад был сбежать. Я пришел в оставленное место, собрал людей — им совершенно все равно было куда ходить, лишь бы был священник и была служба. И в заброшенной избе, шесть на шесть, мы оборудовали алтарь и начали потихонечку служить.

Через пару месяцев, 11 мая 1994 года, я открыл приход в Мятлево — это где-то 40 км от Износок, более оживленный населенный пункт. Еще живы некоторые прихожане, помнящие этот день. Вот с того времени, с небольшими отлучками, я в Мятлево — сначала в формате РПЦ (МП), теперь — в формате Архиерейского Совещания РПАЦ.

Пафнутьев-Боровский монастырь

Но у меня была мечта — быть монахом, и поскольку в Мятлево храм уже был построен, я выпросился в Пафнутьев-Боровский монастырь — в ноябре 1996 года. Там я прожил почти два года.

В то время мне казалось, что в монастыре меня ждет какое-то братство, духовные наставники, которые смогут руководить в монашеской жизни, но ничего этого не было.

Наместник, как я сейчас понимаю, был сильно поврежден в плане психики. Если бы я тогда это понимал, я бы по-другому себя вел, но я все это воспринимал всерьез — хорошо, что у меня хватило ума не слушаться его. Если бы я его слушался, я закончил бы как Амвросий или Пахомий — герои моих рассказов.

Читайте также:

• Амвросий
• Пахомий

Знаменитый отец Власий, который и тогда там жил, и сейчас живет, был ориентирован на поток мирских людей, от которых ему не было отбоя. Сейчас даже передать сложно, каких только персонажей не заносило в те годы в монастырь.

Полгода я прожил там спокойно, служащим священником, меня все устраивало. Но потом меня назначили казначеем — на свою беду я даже обрадовался этому, хотелось деятельности, а надо было, наверно, бежать от этого с самого начала, если хотел быть монахом. Почти год я был казначеем, лавку новую открыл, пытался издательство создать, но очень скоро вошел в конфликт с наместником, который странно руководил монастырем. От меня он требовал, чтобы деньги, потраченные по его благословению на одно, я давал потом еще раз на что-то другое, хотя их уже не было. «Ах, нет? Значит, украл!»

В итоге я написал прошение о снятии с должности, отдал кассу, ключи и печати, и попытался вернуться к жизни обычного насельника, но у наместника развилась паранойя относительно меня. Он видел везде интриги и заговоры. В итоге меня вернули в епархиальное управление в Калугу, в 1998 году, сразу после дефолта. Год прожил, восстанавливая еще один калужский храм. Но там скоро стали собираться мои друзья-священники, возникла компания единомышленников, и архиерей испугался, что зреет какая-то фронда. В итоге я был снова направлен в Мятлево в 1999 году, как раз получил указ 6 ноября, в день престольного праздника нашего храма — иконы «Всех скорбящих Радость». Таким образом, промыслительно я вновь оказался в Мятлево.

Мятлево. Благочинный

Десять лет я был благочинным. Наше благочиние бедное, маленькое и захолустное, настоящая глубинка. Священников было человек пять, потом стало девять, храмов — пять-шесть. За эти годы открылись, конечно, несколько новых приходов.

Жизнь нашего священства требует отдельного рассказа. Вытаскивать все наружу было бы с моей стороны не совсем красиво, но скажу так: семинарии – это зло. Священников нужно воспитывать в общинах: если община воспитает нормального человека, то его и рукополагать. А если выращивать попов в семинариях, где их только портят, и присылать в общины, для которых они чужие, то никогда ничего хорошего не будет. У нас в ИПЦ совершенно четкий принцип – мы священников без общин вообще не принимаем. Только мирянами. Общины – вот главная ценность. Если община жизнеспособная, то она будет молиться сначала сама, без священника, сама будет заниматься помещением для молитвы. Хотят два-три человека молиться — они уже община. Потом им можно дать запасные Дары, если они люди надежные, и они сами будут причащаться. Тогда это будет церковь, в которой не будет такого разброда и шатания, когда пьяный священник звонит спонсору, требуя бутылку, угрожая бомбу заложить, или когда священник появляется только по большим праздникам послужить, снимает сливки и уезжает. Или говорит, что ни на что денег нет, но новый гараж для своей машины около храма строит, или, например, целибат, вступает в брак через несколько лет служения, продолжает служить, заводит детей, а потом еще венчается (!!!) старейшим клириком епархии — это все я говорю только на примере нашего благочиния.

Я тогда еще не понимал причин, мне казалось, что просто такие люди, такие священники, все мы — жертвы «совка», у нас нет базы, воспитания, преемственности. Но потом я понял, что это системный сбой. И я стал искать корни — это уже история моего перехода.

Миссионерская деятельность

Еще в 1998 году мне надоело объяснять людям, которые приходили креститься, что это такое и для чего. И я решил все эти ответы записать — так появились брошюры, объясняющие, как готовиться к крещению и причащению. Епархия не давала благословения на их издание в течении 14 лет, до 2012 года, поэтому я сам издавал их нелегально и распространял по храмам. Позже они выходили в Даниловом монастыре. Но, очевидно, в епархии об этом знали, меня сделали членом епархиального совета, председателем миссионерской комиссии епархии — к моменту ухода я был на таких должностях.

Также с моим участием была составлена книга «Носители Духа святителя Игнатия. Духовные советы современным христианам», с цитатами игумена Никона (Воробьева) и других подвижников. Она и до сих пор переиздается, правда, под другим названием и в несколько измененном формате. Еще были какие-то брошюры, но это было до тех пор, пока я вдохновлялся, что это кому-то надо, кому-то полезно. Когда же убедился, что никому из священства и епископата это всерьез не нужно, то расхотелось этим заниматься.

Помню, как на епархиальном собрании, кажется, в 2010 году, мы (миссионерская комиссия) пытались официально установить, чтобы крещение в епархии было «за пожертвования», а не за плату — и был просто бунт духовенства. Я настаивал, официально это даже приняли, но никто не стал исполнять. Священники прямо говорили: «А что мы будем тогда в епархию платить? Пускай и епархия с нас берет пожертвования!» И это еще до того, как новый «понтифик» РПЦ ввел нынешнюю систему поборов — сейчас все это выросло в разы.

С игуменом Игнатием мы пересеклись в 2008 году, когда оба писали про культ Славика Чебаркульского и Алексия Пензенского. Тогда и был создан совместный проект — сайт Psevdo.net, владельцем и администратором (до своего ухода из РПЦ) которого стал отец Игнатий.

— У меня еще был такой антисектантский, антилжестарческий задор. Тогда мы на издательской комиссии епархии обсудили книгу о Славике «Ах, мама-маменька!» и даже выпустили официальное решение о ее «нерекомендации».

Хочется верить, что толк от сайта был, тем более редактор Алла Добросоцких стала включать наши статьи в книги, выпускаемые издательством «Даниловский благовестник». Главное, что у людей была возможность получить пользу от статей, публикуемых на сайте.

Новый патриарх

Многие годы я считал себя учеником Алексея Ильича Осипова, хотя очно у него не учился, но общался, слушал его лекции. Он привил мне много ценных и правильных воззрений, за которые я ему до сих пор благодарен. Например, убеждение, что православие — это святые отцы, что Игнатий (Брянчанинов) – это «наше все», и что еретики — вне Церкви. Эти три истины не могли меня не привести к размышлениям о том, почему же главная беда патриархии (так я считал тогда, сейчас я так не считаю) — экуменизм — стал официальной верой, зафиксированной во многих документах? Так я думал примерно в 2008 году.

До этого я еще не читал «Баламандский документ», «никодимовские разъяснения» 1969 года (о причащении католиков). Не знал о том, что Поместный Собор 1971 года одобрил и принял эти разъяснения, фактически согласившись с признанием действенности таинств еретиков. Не знал толком и о документе 2000 года «Основные принципы отношения к инославию», где сказано, что в инославных общинах может действовать «неполная благодать» — эта фраза была заимствована из католического катехизиса.

Все это в процессе узнавания вызывало недоумение: почему мы вроде бы считаем, например, латинство ересью, святые отцы считали так, а теперь фактически на уровне епископов появляется учение, что они как бы и не еретики, признается у них частичная благодать, таинства. Я стал изучать эти вопросы, и году к 2009 я стал понимать, что все очень плохо, и, похоже, самое худшее уже случилось – мы в ереси. Но я не понимал еще того, что понимаю сейчас.

А в 2009 году сменился патриарх, и это стало рубежом. То, что до этого как-то таилось, маскировалось, теперь выплеснулось наружу в виде новой политики. Первый сигнал были сами «выборы» — дешевый постановочный спектакль. Один Кураев, объявивший вариант жеребьевки гаданием, чего стоил!

Потом было действо торопливого и безальтернативного принятия нового приходского устава. К тому времени было создано «Межсоборное присутствие», и на приходах как бы обсуждались всякие проекты, планы и инициативы. Наверное, это должно было имитировать «соборность» жизни РПЦ: вот, мол, как у нас все всенародно обсуждается, на каждом приходе вносятся предложения! На самом деле это было величайшее лицемерие. Устав приходских общин — самый важный документ, касающийся каждого священника и каждого прихожанина, — никто не обсуждал. Он был принят на Синоде (даже не на Соборе), без всякого согласования с общинами и даже епархиями, и просто спущен сверху в качестве руководящего документа — получите и распишитесь. Это был самый настоящий плевок в лицо всем, кто еще пытался говорить о соборности в РПЦ. Только две общины в России отказались принимать новый устав: одна, в Барнауле, ушла потом в РПЦЗ, к Агафангелу, другая — в Пскове, община отца Павла Адельгейма — была просто разогнана.

Стало понятно, что новый курс патриарха ведет к созданию «православной» версии ватиканской «вертикали власти», пирамиды, жесткой тоталитарной структуры, которая будет давить любое проявление самостоятельности общин. Это был момент, который вместе с уже распознанным экуменизмом дал понять, что рано или поздно придется уходить — я не в такую Церковь шел. Не такой Церкви я искал, когда в девяностых годах крестился, поступал в семинарию, хотел стать священником, монахом — мне не нужно такой тоталитарной, да еще и еретической секты.

А потом были Pussy Riot, за что большое спасибо и им, и, конечно же, Кириллу Гундяеву. За то, что он так «любезно» отреагировал на их «панк-молебен» — после этого стало понятно, с кем и с чем мы имеем дело. Реакция совершенно антиевангельская, антихристианская, и оставаться после этого — значило бы соучаствовать в этой антихристианской тусовке.

— Ревнители возразят: в Церкви во все времена было всякое, вы не смотрите на плохих людей, а спасайтесь сами. Святые отцы же так учат…

— Да, да. Я ушел не потому, что Кирилл плохой, или из-за Pussy Riot — это были поводы задуматься уже всерьез: что же случилось с этой организацией, что она дошла до жизни такой? Что должно было случиться, чтобы стал возможным приход к власти в РПЦ нового «православного» Борджиа? Что испортилось и когда именно?

Сергианство

Я, вслед за святыми Отцами, убежден, что уходить из Церкви – нельзя! В Церковь можно только приходить. Но если ты понял, что то, куда ты пришел – не Церковь, уходить нужно обязательно.

Говорят, что ересь – единственная причина для ухода из церковной организации. Это так, если эта организация Церковью все же хоть когда-то была. Впадение в ересь означает, что организация перестала быть Церковью, но в случае с РПЦ (МП) все хуже. Она и возникла не как Церковь, а как собрание отступников, организованных богоборцами в «синод». Это изначально духовно мертвый организм, который, впрочем, вобрал и похоронил с собой много хороших и верующих людей, а экуменизм — это просто трупные пятна. Это чтобы уже никто не сомневался.

Последней каплей для меня было открытие, что множеством новомучеников Московская патриархия (тогда она еще называлась «сергиевским синодом») не считалась Церковью изначально. С 1927 года, с «Декларации» и особенно с последующей за ней деятельности митрополита Сергия (Страгородского), им было ясно, что это проект ГПУ, создаваемый для полного разрушения церковной жизни в СССР (никакой России уже не было, как и не было уже никакой Поместной Российской церкви). Сергий отрекся от новомучеников, заявив, что они репрессированы по политическим соображениям, а не за веру пострадали. Он запрещал тех епископов, кто был с ним не согласен, не имея на это никаких полномочий. Перемещал епископов десятками по указанию ГПУ, запрещал даже отпевать по-христиански тех, кто умирал, не признав его власти. На церковном языке это – организация раскола. Из этого раскола и выросла РПЦ (МП). И чего от нее ждать?

Святые новомученики Иосиф (Петровых), Кирилл (Смирнов), Михаил Новоселов, Виктор (Островидов), Алексий (Буй), Нектарий (Трезвинский), Феодор (Поздеевский) и множество других засвидетельствовали, что с этой организацией общения в принципе быть не может, «православным нет с ним (Сергием) части и жребия» (сщмч. Кирилл Смирнов), что это — не Церковь.

Поэтому я не из Церкви ушел. Когда я понял, что это не Церковь, и никогда ею не была, и что Кирилл Гундяев — это лишь логическое завершение процесса деградации — тогда я понял, что делать здесь мне нечего, что я ошибся дверью. Да, я в свое время зашел в храм, где были купол и крест, где был священник с бородой и в рясе, где были, в том числе и верующие хорошие люди. Но не хорошие люди делают религиозную организацию Церковью.

Кто в Церкви, а кто — нет

— А те люди, которые ходили в мятлевский храм к игумену Игнатию до его ухода, которые никогда не слышали ни о Сергии, ни о его ереси — они в Церкви или нет?

— Я не был в Церкви, и они не были. Чтобы быть в Церкви, нужно, кроме прочего, быть в общении с православными епископами, а не с еретиками. Что касается спасения тех, кто по неведению ходит в тот храм, который поближе… Это из серии вопросов про верующую бабушку из Португалии — в Церкви она или нет? Она не в Церкви — она может быть хорошей, замечательной бабушкой, может, она искренне молится. Как Господь будет с ней разбираться — мы не знаем и не пытаемся выносить суд. Решать вопрос о чужом спасении мы не будем. Много есть приличных людей и среди мусульман, и католиков. Но христианство – не религия приличных людей. Это «свалившееся с Неба», данное Богом спасение, которое, кстати, приличные люди первого столетия совсем даже не хотели всерьез воспринимать. Приняли его всерьез разбойники, мытари, блудницы… И сейчас нам лучше не пользоваться критериями «приличности» человеческой наличности.

Критерии присутствия Церкви в некоей религиозной организации — это неповрежденное догматическое вероучение, чтобы молиться Тому Богу, Который Есть, а не обращаться к виртуальной реальности; правильный канонический строй, потому что каноны — это параметры, вне которых церковный организм не живет; и преемственность священства — это необходимо для совершения таинств. Если всего этого нет, то можно сколько угодно утверждать, что это Церковь, но увы…

Я нисколько не осуждаю людей, которые искренне считают Патриархию Церковью — я тоже много лет так считал. Потом я понял, что не все так просто — может, и они поймут когда-нибудь. Камни метать я не собираюсь, желаю им всяческих благ.

— Это все про верхушку РПЦ, а люди, крещеные в ней, — они в ереси крещены? Их крещение считается?

— В той же степени, как оно может считаться у католиков или монофизитов. Церковью такое крещение «довлеющим ко спасению» не признается.

— А если люди и понятия об этом не имеют?

— Незнание духовных законов иногда освобождает от ответственности, но почти никогда – от последствий.

— Своим прихожанам так же объяснили? А если многие из них уже умерли? Вот ходит, допустим, сейчас Марьивановна к епископу Игнатию, а ее мама, которая была прихожанкой в том же храме у игумена Игнатия, но до перехода умерла — она умерла в ереси? А ее дочь Марьивановна теперь в правильной вере, так?

— Они это осознают. И это дополнительный стимул лучше молиться об их упокоении. Мы считаем, что мы перешли в истинную Церковь со всеми нашими усопшими прихожанами вместе.

— Несмотря на то, что в то время они еще верили в еретическую РПЦ?

— Да. Но они тогда верили, что и они, и я идем правильным путем. Доживи они до 2012 года – они бы были с нами. В этом смысле они похожи на тех иудеев, которые жили до рождества Христова.

— А какая разница? Можно верить в Сергия, «который идет правильным путем», а можно в Игнатия… Это неопределенные вещи. Прихожане верят, что вот это — батюшка и он нас причащает, а не в самого батюшку, который куда-то там идет. В 94-м, 98-м они же не в правильный путь батюшки веровали.

— Очень надеюсь, что с «малых сих» Господь не спросит за то, что их обманули. Мы за них молимся, они бы пришли с нами в истинную Церковь, если бы дожили до этого момента, мы надеемся на их спасение.

— Членам общины отца Игнатия больше повезло, чем нечленам?

— Да. И родившимся в православных странах больше повезло, чем неграм на Гаити. И грекам – больше, чем китайцам. И иудеям первого века больше, чем их современникам в Америке. Тут промысл Божий, а не «повезло».

А насчет «прихожане не знают про Сергия» — а почему у нас Христово стадо словесных овец превратилось в стадо бессловесных баранов? Должны знать, читать, изучать: все издано, все есть в интернете. Почему бы прихожанам не стать сознательными христианами, не разобраться, во что верит их Церковь, кто в ней находится, кто ее возглавляет, куда ее ведут? Трудно представить, что в первые века христиане были такие теплохладные, что им было все равно, во что верит их епископ или как он живет.

— Но тем же прихожанам в Износках было без разницы, кого позвать: Климента (Капалина) из РПЦ (МП) или Валентина (Русанцова) из РПАЦ — лишь бы батюшка был.

— А вот такая вера, когда «без разницы» — она вообще спасает? Спасительна сознательная вера, а пустая вера от чего спасает?

— Людям обычно без разницы организационная сторона: они верят в Символ веры, в Евангелие, в то, что надо креститься, каяться, причащаться, а кто ими рулит — люди, как правило, не задумываются. Виноваты ли они в этом? Они ведь не видят веры или богословия патриарха Кирилла — они видят в телевизоре только пышные золотые одежды и ФСО.

— В этом и опасность патриархии — большого цирка. Большой муляжный «Титаник», который говорит, что он — корабль церковный. Атрибутика церковная есть, все внешнее, включая признание государства, финансирование, телевидение, охрану, а внутри — давнее отступничество. Окрашенный гроб. В этом и опасность, что люди не хотят разобраться. Мы стараемся, в силу своих возможностей, до людей это доносить.

Выход из РПЦ

Последние толчком к уходу были Pussy Riot, вернее, даже не они, а то «стояние за веру», митинг «о гонимой Церкви», когда 15 000 полицейских охраняли «гонимую» Церковь от предполагаемых недоброжелателей. Я тогда написал статью под псевдонимом «Ипатий Барышкин» — «Кириллино стояние». После этой статьи мне внутренне уже было понятно, что я отмежевался от патриархии — и я перестал на службе возносить имя патриарха. Было это в мае 2012 года, за полгода до нашего ухода. Канонически это было ничтожное деяние, т.к. достаточно поминать только своего епископа. Скорее это была декларация — заявление о намерениях.

Я в это время занимался продажей своей квартиры в Обнинске, чтобы мне было на что построить новое место для служения общине. Было понятно, что уйдем мы «без штанов», тот храм, который мы строили 12 лет, двухэтажное здание воскресной школы и т.д. — все это придется оставить. Потому что, по замечательному уставу РПЦ, ты хоть миллиард принеси, все равно, когда уходишь — все остается патриархии. Они умеют защищать свои главные святыни. Конечно, если бы была возможность остаться общине в своем храме — мы остались бы, как это происходит во всем мире. Везде, когда община меняет юрисдикцию, она уходит с имуществом.

Мы понимали, что бесполезно бороться за имущество, ничего это нам не даст при нынешних законах, поэтому надо строить заново. Не все члены общины были готовы к такому повороту событий, мы потеряли кое-кого из сознательных членов — я не говорю о «захожанах», те будут ходить туда, куда официально можно ходить. Но несколько сознательных прихожан сочли, что мы неправильно поступаем, и остались в патриархии. Некоторые из них до сих пор ходят в старый храм — это их выбор, их духовная свобода, я не собираюсь никого из-за этого осуждать.

— Прихожане, которые ушли вместе с Вами: они разобрались или просто доверились своему пастырю?

— Я думаю, и то, и другое. Конечно, элемент доверия присутствовал — мы знакомы много лет — с кем-то больше 20, с кем-то 10-15. Мы друг друга знали, и они должны были понимать, что я не собираюсь сделать им плохо — раз мы собираемся принимать такое ответственное решение вместе, значит, за этим что-то стоит.

Еще с 1999 года у нас регулярно ведется воскресная школа для взрослых. В любой воскресный день после службы мы с прихожанами не разбегаемся, а идем в трапезную, пьем чай и проводим занятия. Прихожане воспитаны на этом. Раньше, в старом храме, приходили некоторые, а сейчас приходят все. И мы с ними все это изучали, дошло у нас и до догматов, и до новомучеников, экуменизма, нестроений 20-30 годов ХХ века — все мы обсуждали, были вопросы.

Когда мы собирались уходить, то приезжал и епископ Григорий (Лурье), с ним долго беседовали. То есть это было обдуманно, а не так: я решил, а кто хочет — со мной, кто не хочет — до свидания. Это происходило не один год, но последний год активнее, и каждый имел возможность самоопределиться. Поэтому мы почти всей общиной-то и ушли. Редкий случай в истории России, чтобы община почти в полном составе перешла в ИПЦ, не прекратив служения.

Осенью я перестал поминать и Климента, стал поминать «всякое епископство православных» — был на «акефальном» положении, такое допустимо временно, при поиске православного епископа. Когда же я перешел под омофор епископа Григория (Лурье), тогда совершил присоединение прихожан через исповедь в невольном соучастии в ересях сергианства и экуменизма.

Под омофор епископа Григория (Лурье)

Почему именно Лурье? Нам повезло, точнее — это промыслительно. Я искал Церковь именно православную — с акцентом  на догматическую веру, на канонический строй, на правильное аскетическое учение. В том многообразии зарубежных осколков, которое сейчас существует, почти нет четкой догматической позиции. Чтобы так: это православие, в это мы верим, в это не верим. У них есть акценты на зарубежности, русскости, монархизме, политике, традициях РПЦЗ или дореволюционной Российской церкви — но мне не интересны дореволюционные традиции, мне интересно само православие, какое оно есть у святых Отцов.

Владыка Григорий (Лурье) выгодно отличается четкостью своей догматической позиции. У него есть замечательная книга о монашестве «Призвание Авраама», прекрасные статьи по догматике и аскетике. Когда я это читал, я понял, что этот человек понимает православие, и я с ним согласен, я хочу верить, как он, быть под его омофором. Думаю, именно так должен священник или мирянин выбирать себе епископа.

— Человек поднял книгу Игнатия (Брянчанинова) и сказал: вот моя вера, я в нее верю! Он тем самым становится более истинным, чем другие? Тот же патриарх Кирилл может сказать: вот библиотека святых отцов — я в них всех верю! Для истинности достаточно заявления о своей вере, жизни по этой вере или канонической преемственности?

— Каноническая преемственность (если мы говорим о преемственности хиротоний) в Архиерейском Совещании РПАЦ – от Зарубежной Церкви. Насчет заявлений о вере – это очень важно. Почти всегда христианам исторически именно этим и приходилось заниматься – исповедовать православие и устраняться ересей. Но это не единственное, конечно, чем должен заниматься православный. Надо еще быть в общении (я имею ввиду евхаристическое и молитвенное общение) с православными, и не быть в таком общении с еретиками.

К Игнатию (Брянчанинову) под омофор я перейти не могу, потому что он уже в мире ином, а к епископу Григорию (Лурье) могу, поскольку он жив и здравствует. И я считаю, что вера у них одинакова. Я не могу представить, чтобы Игнатий (Брянчанинов) мог бы оказаться на экуменической конференции или в сергиевском «синоде», служил бы с еретиками молебен, или учил бы, что у латинян истинное священство и таинства. Поэтому я выбираю веру Игнатия (Брянчанинова), а не Кирилла (Гундяева).

— Но ведь Игнатий (Брянчанинов) был в той же самой Церкви, которая признавала, например, государя главой Церкви, по законам Российской империи. Это не было ересью?

— Не главой, конечно, а тем же, чем Византийская Церковь признавала греческих Императоров – неким «смотрящим» за Церковью. Это все же не ересь. Между прочим, Брянчанинов был единственным, кто поднял вопрос о необходимости Поместного Собора, и написал статью по этому поводу — это был вызов всему существующему строю.

Поскольку в Российской Церкви не было догматических отступлений, принятых на уровне епископского сообщества, т.к. просто не было соборов, то и ересей не возникло, кроме имяборчества, но это уже XX век и особый разговор. Поэтому у Игнатия (Брянчанинова) не было канонических причин выходить из церковного общения с епископами его времени. Да, он видел, что все очень плохо, все валится, по сути, он был Иеремией, оплакивающим Иерусалим, который еще не пал. Но в рамках церковной структуры Российской Церкви XIX века Церковь Христова еще могла находиться. После 1927-го года она уже могла быть только за рамками той структуры, которую возглавил Сергий.

— Остальные Поместные Церкви сохраняют православие или нет? Почему община не ушла в какую-нибудь Румынскую, Греческую Церковь?

— Но они же все во взаимном общении — и с РПЦ, и с Варфоломеем Константинопольским. Какой смысл менять епископов, если они в общении друг с другом? Канонически бесполезно переходить от одного епископа к другому внутри МП или «мирового православия». К тому же греки еще большие экуменисты, чем русские, у них раньше это началось, они дальше зашли, сняли анафемы с латинян еще при Афинагоре. Плюс «новостилие» — оно и в Патриархии, конечно, есть — зарубежные приходы МП живут по новому стилю. Многие морщатся от таких «мелочей», но григорианский календарь был анафематствован Церковью еще в 1583 году, а мы к таким вещам относимся серьезно.

— Но патриарх Тихон соглашался на него, хоть и отменил потом.

— Это была не единственная ошибка патриарха Тихона. Он и другие ошибки допускал: чуть было не вошел в общение с обновленцами, одно время признавал решения их обновленческих «соборов», но в итоге он исправлял ошибки. Так что патриарха Тихона мы почитаем не за это.

Новый стиль был задуман и введен как первая ступенька в экуменическом движении: еще в 1920 году местоблюстителем Вселенского Патриархата Дорофеем Брусским в «Окружном послании Константинопольской Церкви всем христианским Церквам» была озвучена и распространена соответствующая экуменическая программа, и первым пунктом в ней значилось «принятие единого календаря для одновременного празднования великих христианских праздников всеми Церквами». Так что «новостилие» – изначально экуменический проект.

«Малое стадо» истинно-православных

— Сколько у вас примерно епископов, священников и мирян?

— В АС РПАЦ епископов трое, в моей епархии есть один священник, несколько общин. Сколько под омофором у других — не знаю. У нас вообще принцип: считать не по священникам, а по общинам.

— Итак, если три епископа, под их омофором двести-триста человек, то на всей Земле-матушке истинно-православных — от силы триста человек?

— Ну почему: есть еще ИПЦ в Греции, Румынии, Сербии, Украине. Есть «Бостонский Синод» в Америке — мы с ними не в общении, но едины в вере.

— Получается, в XXI веке истинных христиан не больше тысячи человек на 7 миллиардов? Печальная статистика…

— Да. Она и всегда была печальной. Наверное, самой печальной все же она была при Ное – сейчас еще ничего. Даже если все 180 миллионов официальных православных считать истинными, то это очень мало для 7 миллиардов населения планеты. Но тут надо сразу определиться: насколько для нас авторитетен «количественный аргумент». Католиков — полтора миллиарда, православных меньше почти в 10 раз. Если количество является определяющим критерием, то нам всем нужно в католики.

Слова Христа про «малое стадо» тоже ведь на эту тему. В свое время было 12 счастливых евреев «под омофором» Воплотившегося Бога — и это никого не смущало. Первые христиане не стеснялись относить к себе – небольшой тогда маргинальной группе — утверждения, что они – «соль земли» и «свет миру».

Могут ли полтора миллиарда ошибаться? Если могут, то неважно, сколько их миллиардов – полтора или почти семь. В свое время один святой Максим Исповедник был Церковью, а все остальные — отпавшими.

На самом деле, право бывает всегда меньшинство, а большинство всегда ошибается. Всегда единицы двигали историю, святые Отцы Церкви были всегда единицами. Василий Великий, Максим Исповедник, Иоанн Дамаскин – всегда они шли против большинства.

Сейчас мы понимаем, что экуменизм — это ересь, ложное учение о границах Церкви. А Церковь — это Христос. Если мы неправильно учим о Христе, то мы неправильно веруем, и из Церкви выпадаем. Если мы допускаем, что люди, неправославно верящие в Христа, — в Церкви – Его Теле, то это и есть экуменизм.

— Вопрос в том, что значит «верить в Христа православно».

— В согласии со святыми Отцами.

— А что такое «согласие со святыми отцами»? Обычный человек знает, что такое веровать в согласии с Символом веры, а «согласие с отцами» — это нечто неопределенное.

— «Символ веры» не с неба упал, он святыми Отцами и составлен. У Отцов, в частности, есть мнение о том, что человек, неправославно верящий в Христа, не может быть в Церкви. Есть много цитат отцов об этом.

— Цитат может быть масса и таких, и других…

— Нет таких цитат, где, например, латиняне считались бы Церковью. Если только чуть-чуть у Филарета (Дроздова), но его во святых только РПЦ и почитает. В этом и суть: какие-нибудь Иларион (Алфеев) и Кирилл (Гундяев) говорят, что нельзя называть католиков еретиками, а вот святые говорили наоборот. И возникает выбор – с кем я одной веры. Я хочу – со святыми.

Вот, например, новомученики — Иосиф (Петровых), Кирилл (Смирнов) и другие — прямо говорили, что здесь, в сергиевской компании, Церкви нет — почему мы должны думать иначе, чем они?

— Почему же тогда Патриархия канонизировала Кирилла (Смирнова)? Чтобы подгрести под себя?

— Думаю, да. И не только его: епископ Виктор (Островидов) — его мощи находятся в одном из храмов РПЦ (МП), а он был первым епископом, порвавшим с Сергием сразу же после «Декларации», и публично это исповедавшим. Он был конкретным антисергианином, написавшим несколько воззваний по этому поводу. Но у них он святой.

А мученик Михаил Новоселов? Он также канонизирован в РПЦ, но он был, по сути, идеологом катакомбной Церкви.

— То есть это не путь примирения, а хитрость?

— Конечно же. Это из серии «вы украшаете гробницы пророков, которых убили отцы ваши». Их предал Сергий, сдал своей декларацией на растерзание ГПУ, а вы красите их раки, но при этом не отвергаете Сергия, не называете его отступником.

А как Иоанн Шанхайский вдруг оказался святым в Патриархии? Он никогда не был с ней в общении, был в РПЦЗ. И когда стал вопрос выбора, он проголосовал ногами. Он организовал выход из Китая нескольких тысяч человек, своих прихожан, чтобы только не попасть под омофор советского патриарха. Он, как Моисей, вывел из Египта своих чад. Почти буквально – через море. И для Патриархии он жил и умер раскольником. Как и Серафим (Роуз) тоже.

А теперь мощи святого Иоанна (Максимовича) патриархийцы возят по всей России: вот, мол, наш святой, он-де молился за «патриарха» Алексия Симанского! Может, и молился келейно, но в общении-то не был.

Деревенский епископ

— Как живет деревенский епископ на лоне природы?

— У нас четкий принцип: священнослужитель кормит себя сам. Это — в идеале. Я не могу сказать, что этот принцип у меня реализован полностью: община мне помогает, и большое спасибо им за это. Но я стараюсь соответствовать этому принципу.

В нынешней российской деревне даже более социализированному, чем я, человеку сложно заработать себе на жизнь. Поэтому я решил заниматься личным подсобным хозяйством. Мы с прихожанами, которые живут рядом, завели коз, птицу: кур, перепелок, в сезон выращиваем индоуток, гусей, уток, индюшек. Все это достаточно успешно продается, сейчас все инкубаторы полные. Козы дают молоко, из которого мы делаем всякие продукты, что-то продаем, что-то сами едим. Прожиточный минимум это обеспечивает, Божией милостью.

— И коз доит сам епископ Игнатий?

— Конечно. Не только я, но и я тоже. И на рынок езжу продавать птичек. Раньше монахи продавали свое рукоделье на рынке, и это никого не смущало.

— Такая смиренная жизнь — по частным домам, квартирам, сами себя кормим — не есть ли следствие того, что других-то возможностей и нет? Вот сейчас у вас три общины, но, допустим, жизнь изменилась, за вами пошли тысячи человек, десятки, сотни тысяч — не превратится ли ваша церковная жизнь (не догматическая, а структурная) в некое подобие МП?

— Это из серии «вы не берете взятки, потому что вам не предлагают». Никто не застрахован от любых грехопадений, но главное — сохранить те принципы, которые изначально канонически заложены в Церкви, тогда они не позволят этому случиться.

Принципы: «сначала община — потом священник», «священник кормит себя сам» — когда священник совершенно не мотивирован материально, чтобы служить. Он служит потому, что он хочет служить, потому что это ему нужно.

И еще: с государством отношения должны быть прохладными, на расстоянии. Оно должно знать, что мы ничего против него не умышляем, наши интересы не пересекаются. Но никакого ангажированного сотрудничества, никакой материальной зависимости не должно быть в принципе никогда. Мы – за светское государство. И неважно, сколько у нас прихожан или общин.

Кстати, не думаю, что нынешняя ситуация патриархийной, так называемой, «симфонии» долго продлится. Мы являемся свидетелями последних судорог «государственного православия». А настоящая Церковь должна жить по каноническим принципам, и поэтому она жизнеспособна в любых условиях.

Так что будем сами трудиться, и полагаться на милость Божию.

Фото из личного архива Игнатия Душеина