Ахилла

Александр Зорин родился в 1941 году в Москве. Окончил геологический техникум и Литературный институт имени Горького. Автор поэтических сборников, книги эссе о русских поэтах «Выход из лабиринта» и воспоминаний о священнике Александре Мене «Ангел-чернорабочий».

***

Опубликовано в журнале «Континент», 2005, №126

Матушка Ирина провела меня на второй этаж в гостевую половину:

— Располагайтесь пока, отец Василий пошел на почту, вот-вот вернется.

Я приехал в этот город с большим грузом — контейнером книг для местной колонии, школы и детского приюта, который помещался в доме священника. Отец Василий писал мне, что их благодетель, «раскрученный» коннозаводчик, обеспечил ребяток всем, кроме книг. «Да и кто знает, какие книги сегодня можно читать детям». А потому обращался ко мне с просьбой: прислать список литературы, а лучше приехать самому и купить здесь, что надо. Деньги коннозаводчик даст. Или съездить в Пермь. «В нашем-то книжном магазине одна чернуха и порнуха в пестрых обложках».

Вот уже несколько лет, по благословению своего духовника, мы, прихожане московского храма, собираем по Москве книги для тюремных библиотек, которые давно не пополняются: у Министерства юстиции нет для этого денег. Жертвуют прихожане, редакции журналов, издательства, а начальники колоний и следственных изоляторов с благодарностью принимают посильные наши пожертвования. «Почему бы не собрать к Пасхе подарок и заключенным, и детям?» — подумал я, получив письмо от священника. Целую зиму мы тщательно готовили контейнер, и вот, наконец, он доставлен на место… Не скрою, была у меня и своя корысть: провести Великий пост вдалеке от шумной столицы.

Матушка предложила чаю, но я решил не ждать отца Василия, пошел ему навстречу.

Священник возвращался не один, следом, вприпрыжку за его широким шагом бежала… овца. Обнялись, расцеловались. Батюшка смущенно обернулся:

— Не знаю, чья. Выбежала на дорогу — и за мной. В милиции предупредил, если кто хватится…

Вошел во двор, привязал собаку и провел непрошеную гостью в сарай, где у него прошлой зимой помещались козы.

С отцом Василием я подружился давно, с тех пор как в середине девяностых развозил по епархиям гуманитарную помощь — масло, чечевицу, рис, — приходившую в адрес Православной церкви из Америки. Тогда батюшка был простым иереем, попавшим в немилость к правящему епископу. Обличенного в содомских грехах епископа в конце концов запретили в служении и вывели за штат, определив ему место для покаяния в П-м монастыре.

Сейчас о. Василий — протоиерей, благочинный, под надзором которого закреплено двенадцать приходов.

Я поселился в маленькой комнатке с одним окошком, смотрящим на величественный белокаменный собор. Первый этаж дома занимал детский приют, но никакого шума оттуда не было слышно. Обстановку уединения лишь иногда нарушало вторжение словоохотливого батюшки, отчего я, впрочем, нисколько не страдал. Я обложился томами Голубинского «История Русской Церкви», которую нашел в библиотеке о. Василия, а вечерами заносил в тетрадь — по давней своей привычке — впечатления каждого дня.

***

Директор школы, где учился будущий священник, был историком. Выставил Василию в 9-м классе годовую «четверку» по истории, хотя все четверти аттестовывал на «отлично». Объяснил так: «Ты в Церковь ходишь, значит, не понимаешь нашей истории…»

— Тогда я, — говорит о. Василий, — назло ему стал ходить в церковь чаще. А у нас всех, кого на Пасху видели в церкви, выставляли перед линейкой и позорили… Так что спасибо ему за своевременную репрессию.

***

В армии служил во Львове, в десантных войсках. Не боялся заходить в храмы. Бывал и в костеле. Старая полька, показывая на Распятие, говорила: «Це пан Езус. Его распяли за то, что он принял католическую веру».

Захаживал солдатик и к старообрядцам. Там его тоже вразумляли. «Видишь, преподобный Сергий на иконе с листовками, кожаными четками, — значит, наш, старообрядец. А Серафим преподобный — с деревянными. Этот ваш, православный».

Лет пять назад о. Василий снова оказался во Львове. Идет поздним вечером по улице, навстречу молодая компания. Поравнявшись с ним, кричат: «Слава свободной Украине!» — и ждут, что ответит этот бородатый… Священник подумал: «национальное гонорство я славить не буду». И ответил: «Богу Святому во веки слава». Грозные патриоты нехотя посторонились и пошли своей дорогой.

— А ответь я им просто по-человечески — «здравствуйте» или «добрый вечер» — отмолотили бы, как котлету.

***

Мишка возвращается из школы. Он ходит во второй класс. Портфель вполовину его роста. Еле тащит его, перегнувшись влево, загребает ножками. Маленький Мишка у подножия величественного собора Рождества Богородицы. Время — около десяти часов.

— Что так рано, Миша?

— А у нас только два урока было.

— Что же ты сейчас будешь делать?

— Обедать.

Мишка поступил в приют совершенным несмышленышем. Начал учиться — ничего не мог запомнить. Воспитательница кое-как его вытянула. «Да у нас двое вообще… — говорит она, — им место в интернате для дураков. О. Василий держит их по доброте своей, может, в церкви чему научатся».

Я заглянул в столовую. Гремит телевизор. Двое мальчиков (им во вторую смену) смотрят фильм. Ринг, на котором дерутся страшилы — мужчина и женщина. Разъяренный громила убивает свою противницу. Ор трибун, садистские удары, приемы на излом; кровь и ненависть. Дети-сироты рядом с православным храмом заглатывают это с утра… Вышла женщина-повар.

— Вам что-нибудь нужно?

— Да нет… Зачем это им видеть?

— Да они и без этого такое видели, что вам и не снилось!

***

Три поместительных книжных шкафа заполнили томами, часть отвезли в школу. За остальными должен приехать из колонии зам. начальника по воспитанию — замполит, как называлась эта должность в недавнем прошлом.

Ровно в 15.00, как было обещано, к собору подкатил «газик», из которого вылез майор, коротко стриженный, руки в наколках до самых ногтей.

— Ну, где у вас тут чего брать?

Увидев, что, кроме меня, нет помощников (священник, по его разумению, не в счет), заявил:

— Я грузить не буду, я майор, а не грузчик, у меня рабочий стаж больше, чем вам лет.

Но все же подключился к погрузке, боясь, что к концу рабочего дня не управимся.

Аккуратно и любовно увязанные книги добытчивый воспитатель сваливал в кузов, как дрова.

— А «Дружбу народов» все пачки можно брать?

— Все вам не нужны. Возьмите по четыре журнала из каждой пачки.

— А я себе в кабинет один комплект поставлю, бери по пять, — приказывает майор шоферу.

***

Многие не уверены в стабильности нынешней власти, особенно в некоторых районах «красного пояса», где коммунисты засели в местных департаментах, где они как были правящими чиновниками, так и остались, и потихоньку платят партийные взносы в своих партячейках.

В Брянской области в одной из колоний я увидел залежи военно-патриотической литературы, штабеля ленинов-марксов-энгельсов и всякого мелкого партийного мусора.

— Мы вам за год все библиотеки наполним русской и зарубежной классикой, сдайте этот багаж в макулатуру, — предложил я в УИНе замначальника по воспитанию.

Он помялся, за классику поблагодарил, но что-нибудь выбросить отказался. «А вдруг советская власть вернется?»

Здесь, похоже, та же ситуация. В комнатке, куда заносили коробки с книгами, пустые стеллажи… А один, как боезапас, приготовленный на случай атаки, плотно набит собраниями сочинений Ленина, Материалами партсъездов и почему-то томами Мао Цзэдуна.

Посещать колонию отец Василий вменил в обязанность настоятелю храма Живоначальной Троицы. Но настоятелю, о. Крискентию, не до того. Ему достались руины от храма, только-только восстановил жилую часть, где и поселился — с большой коллекцией египетских сувениров. Он знаток и почитатель Древнего Востока.

***

У сироты Славки опека присвоила квартиру. О. Василий подал заявление в суд. Присудили вернуть. Но вернули другую, на окраине города, без всяких удобств.

***

О. Василий рассказывает:

— Серенька косоглазый. Хорошо лепил из пластилина, из глины — притащит ведро глины и лепит… Тыкву вылепил, не отличишь от настоящей. Но очень был нервный, возбудимый, мог чем попало запустить. Мы его взяли из детдома. Его там пацаны дразнили «китайский шпион». Привяжут к стулу и швыряют камнями. А воспитатель по ничтожному поводу — тапком по лицу. У нас стал поправляться. Я его определил в художественную студию. И вдруг приезжают мать с отцом. Забирать. Отец освободился из заключения. Мать — по виду пьющая… Он родителей видел впервые. А через месяц к нам вернулся, а еще через месяц пропал. Объявили в розыск, год прошел…

***

Отец Крискентий — молодой монах. Древний Египет — его сокровенная любовь. Трижды путешествовал по Нилу до самых верховий. Об Эхнатоне рассказывает как о живом сподвижнике, к которому чуть ли ни наведывался во дворец. Утверждает, что фаюмские портреты писались с натуры, при жизни заказчика. Это одна из версий, довольно правдоподобная. Фаюмский портрет — прообраз иконы. И техника та же, энкаустика: расплавленные восковые краски наносились на доску без грунта. В портрете явлен характер, психология, душевные нюансы. Его появление относят к середине I века н. э.

— Я полагаю, — рассуждает молодой священник, — что портрет Иисуса Христа существовал при жизни. Фаюмские мастера жили не так уж и далеко от Палестины, их искусство могло быть там известно…

Домик его, обшарпанный снаружи, благоустроен изнутри по современным стандартам евроремонта. Ванная, отделанная желтым и зеленым кафелем, огромное зеркало, биде. В большой комнате камин, музыкальная аппаратура, на стенах африканские пейзажи, в углу две иконы. Книг мало. Компьютер.

— А зачем мне книги? Все, что надо, я вытащу из Интернета.

Он пригласил меня на ужин, который оказался более чем обильным — гречневая каша, капуста с грибами, винегрет, свекла, березовый сок, чай с рулетом. И когда баба Вера, его экономка и стряпчая, убрала со стола, и вымыла посуду, и, благословясь, простилась, о. Крискентий приступил к приготовлению… кальяна, которым решил меня попотчевать. Невинное развлечение, род вольнодумства… Под затейливую арабскую музыку булькает водичка в недрах кальяна и туго тянется сладковатый дымок.

О. Крискентий вообще не курит, но и не осуждает курящих священников, которых, как он считает, сегодня много — процентов сорок, если судить по здешней епархии.

За овцой на другой день пришел хозяин, у которого вся улица покупает мясо. А его животинка уже прижилась на новом месте, мекает, упирается, а, может, боится собаки — свирепой с виду кавказской овчарки.

***

На самом же деле собака не свирепая, а очень даже дружелюбная и мудрая. Давно замечено, что домашние животные перенимают характер хозяев. Линда, наверное, из таких.

Матушка решила завести кур. Купила цыплят и, как подросли, стала выпускать во двор. А Линда, тоже молодая, — за ними гоняться. Побегает, побегает, успокоится и ляжет на солнышке, поглядывая на них уже без всякого интереса. Только цыплята вдруг стали подыхать… Матушка отнесла три тушки к ветеринару — не отравились ли чем, не зараза ли какая напала? Вскрытие показало, что умерли цыплятки от… разрыва сердца. Так их напугало четвероногое чудовище.

Тогда «чудовищу» сделали строжайшее внушение: «Не стыдно тебе, такой здоровущей! Обижаешь беззащитных малюток! Не смей больше этого делать!» И Линда поняла. С тех пор бровью не ведет, когда куры топчутся у нее под носом, гребут землю. Дошло до того, что они облюбовали ее просторную конуру и стали там… нестись. Матушка вынимала из конуры до пятнадцати яиц зараз.

От апрельского солнца Линда прячется в конуре, морда наружу. И курице, отсидевшей на кладке, тоже надо наружу, не выпихивать же — разлеглась! — такую тушу… Курица вспрыгивает овчарке на голову и с головы на землю.

***

По телевизору шел документальный фильм: восстание в ГУЛАГе, 42-й год.

— Зачем ворошить прошлое? Оставили бы эти страсти! — досадливо морщится о. Крискентий.

— Надо, надо его ворошить! Шестьдесят шесть миллионов угробили, если не больше, — говорит о. Василий. Дед его и бабка были раскулачены и бесследно сгинули на Севере, в Красноярском крае.

***

Отец Василий:

«Один батюшка отстроил храм в глухой провинции.

Откуда у него деньги, если приход нищий, одни старухи, да и тех две? Ездит в Москву, отчитывает.

— Как же ты отчитываешь? — говорю.

— А я беру копие, прикладываю ко лбу, к пупку. И бесы извергаются.

Такой вежливый, благообразный весь из себя».

— У нас многие священники в Москве промышляют, — продолжает о. Василий. — Москвичи дураки. Казалось бы, культурный город, а наши проходимцы приезжают, лапшу на уши вешают. Москвичи их содержат. Какой-нибудь деловой, оборотистый съездит в Москву, кучу денег привезет и живет здесь припеваючи — пусть у него приход маленький или вообще никакого. Но этот не жадный, храм восстановил…

***

«Две игуменьи.

Таисия была партийным работником. В районном городишке — почетная должность, и как приложение к ней — банкеты, увеселительные командировки. Мужу изменяла, почти не таясь, об чем в городке было широко известно. Муж не перенес стыда, обмотал себя медной проволокой (работал электриком) и подключился к трансформатору. Сгорел, как спичка. Таисия перебралась в Челябинск, опять на престижное место, а после перестройки вернулась. Устроилась бухгалтером на хлебозавод и стала похаживать в церковь. Монах Паисий постриг ее в монашки и поставил игуменьей монастыря. Но в игуменье еще играли старые дрожжи, она прилепилась к отцу настоятелю и однажды чуть его не изнасиловала.

Тогда благочинный пишет рапорт архиерею, что Таисия пострижена незаконно. Ее расстригают, снимают с должности. Она смиренно удаляется и у себя на даче строит церковь.

А тем временем, пока эта обустраивала свою домовую обитель, новая игуменья, Сонька, проворовалась, ее тоже надо изгонять. Кого же ставить? Ставить некого… Возвращают Таисию, законно постригают и водворяют на старое место. А Соньку архиерей отправляет в другой монастырь, уборщицей — на послушание.

Карьера этой Софьи началась с советских времен — точнее с начала перестройки. Здесь настоящая война была, когда разгоняли двадцатки, перекраивали приходы. Одного священника ревностные прихожане сожгли в его доме. Тогда-то Софью и поставили старостой. Баба она не промах; уже заправляя монастырским хозяйством, сеяла на территории монастыря картошку. Пропалывали плохо — картошка заросла бурьяном. А тут архиерей должен наведаться. Тогда она приказывает все скосить, поле заровнять. Осенью мужики плугом ширяли, на коленках ползали, кое-что собрали…

А с Таисией опять нелады: ворует и с монахами живет. Опять ее снимают и опять ставят Соньку.

Почему такая чехарда, почему епископ не найдет новых монашек? Во-первых, новые тоже будут безобразничать, и кто знает, не похлеще ли старых… А во-вторых, все эти смещения-перемещения могут оказаться известными Синоду. Синод спросит, что это у тебя, владыка, такая мешанина, никак порядок не наведешь? А так вроде бы все нормально — на послушание в другой монастырь, из своего круга не выпала.

А действительно — свой круг… У Соньки та же немочь. С мужем давно развелась, но никак не могли разъехаться. Привела как-то к себе на квартиру любовника. И пока они всю ночь кувыркались, муж в соседней комнате повесился. Сходные у них биографии, у двух игумений».

Продолжение следует

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: